— Скорей! — воскликнула она, садясь рядом с ним.
— Скорей? — переспросил он. — В каком смысле? Развить тему не удалось, так как подбежал субъект с усами и выдернул блондинку из машины, словно улитку из ракушки.
Блондинка вцепилась во Фредди, Фредди — в руль, субъект — в блондинку, и на какое-то время эта цепочка замерла. Потом послышался треск: блондинку от Фредди оторвали.
Субъект сурово глядел на него.
— Здесь люди, — сказал он, — а то бы я вас высек. Если бы у меня был кнут.
С этими словами он увел со сцены блондинку. Нетрудно представить, что Фредди ничего не понял и пребывал в растерянности.
Из машины его почти вытянули, и он вылез совсем, чтобы посмотреть, не поцарапан ли кузов. К счастью, все было в порядке. Опершись о капот, он собирался закурить, когда услышал голос любимой девушки.
— Фредерик! — сказала она.
Позже он рассказывал мне, что подскочил на 6 футов, но я думаю, что это преувеличение. Дюймов на восемнадцать[86] — пожалуйста. Но не в том суть. Он прыгнул достаточно высоко, чтобы местные жители, глядевшие из окон, приняли его за танцовщика, отрабатывающего новое па.
— О, здравствуй! — сказал Фредди, как можно веселей и беспечней, но тут же понял, что это ему не удалось. Мэвис смотрела строго, что ему не понравилось. Взор ее был холоден, губы — сжаты. Словом, каждой порой она выделяла ту пуританскую суровость, из-за которой соседи избегали ее отца.
— Вот и ты! — продолжал тем не менее Фредди, уповая на беспечность.
— Да, — отвечала Мэвис.
— И я тут, — сообщил Фредди.
— Вижу, — признала Мэвис.
— Думал, приеду сюда, а ты удивишься.
— Я и удивилась.
Мэвис издала звук, напоминающий треск разрываемого паруса, а потом спросила:
— Что это значит?
— А?
— Эта особа.
— Ах, особа! Ясно-ясно. Значит, особа. Поразительно,
— Весьма.
— Прыгает в чужую машину! Ты заметила?
— Вполне. Ты с ней знаком?
— Ну, что ты! Совершенно не знаком.
— Вот как? — Мэвис снова издала тот же звук. — А кто этот старик?
— Не знаю.
— Он хотел тебя высечь.
— Да-да. Удивительно! Какая наглость!
— Почему он этого хотел?
— Чего не знаю, того не знаю. Загадка!
— Мне кажется, он сердит на то, что ты опозорил его дочь.
— Я не позорил. Когда бы я успел, сама подумай!
— Вот как?
— Видимо, это кви-про-кво в духе Филлипса Оппенхейма. Да, не иначе. Вот, слушай. Девица — международный шпион. Она украла планы укреплений и собирается отдать их сообщнику. Субъект — из нашей разведки. Усы — накладные. Он решил, что сообщник — я.
— Во-от как?
— Кстати, ты отвела Уилфрида? — спросил Фредди, меняя тему.
— Отвези меня в отель, если не трудно, — сказала Мэвис, опять ее меняя.
— Хорошо, — сказал Фредди, — отвезу.
Ночью, лежа без сна, он думал о том, что, судя по всему, Мэвис ему не поверила. Проводив ее, он хотел зайти, но она не пустила, сославшись на мигрень. Он сказал, что она прекрасно выглядит; и услышал: «Вот как?» Когда же он спросил, любит ли она своего Фредди, он ничего не услышал.
Теперь, думал он, мечась по подушке, нужен какой-нибудь жест, поступок, повод, который покажет его во всей красе. Хорошо, но какой?
Можно спасти Мэвис на море — но она не заходит в воду дальше, чем есть дно.
Можно спасти Бодшема от огня — но где огонь? Нельзя же поджечь отель «Манифик».
Перебирая членов семьи, он дошел до Уилфрида, и тут его осенило. Вот он, путь спасения! Надо пойти в школу и попросить преподобного Обри Апджона, чтобы тот отпустил учеников после двух уроков. Да, этот добрый поступок вернет утраченное.
Фредди просто видел эту сцену: Уилфрид вбегает в номер; Мэвис восклицает: «О! Что ты тут делаешь? Ты сбежал?» — «Нет, — отвечает У. — Скажи спасибо Фредди. Нас отпустили до вечера». «Вот это да! — восклицает Мэвис. — Какой человек! Я знала, что к нему несправедлива».
Подумав так, Фредди заснул.
Нередко, придумав что-то ночью, мы обнаруживаем утром, что замысел не так уж хорош. Здесь было иначе. Если я скажу вам, что Фредди нравился его план, я вас обману, он внушал ему истинный ужас. Память о директоре не угасла. Дисциплинарные методы преподобного Обри наводили на мысль о Саймоне Легри и покойном капитане «Баунти».[87] На нежную душу юного Фредди они произвели глубокое впечатление, и перспектива встречи, повторим, внушала ему ужас.
Поддерживали его две вещи: 1) великая любовь и 2) возможность прихватить с собой младшего Литтла.
Он знал, что учитель всегда заботится о будущем. Младенец для него — потенциальный школьник. Позиция Фредди укрепится до неузнаваемости, если он предъявит ему дитя и скажет: «Вот что, Апджон! Его родители прислушиваются ко всем моим советам. Отпустите учеников, и он поступит в вашу школу».
Дождавшись, пока супруги Литтл отвернулись, Фредди схватил их сына и отправился по назначению. Вскоре он стучался в дверь св. Асафа, перекинув через руку ребенка, прикрытого плащом. Горничная провела его в кабинет, и он остался там, узнавая полузабытые приметы незабываемой комнаты.
Случилось так, что в это самое время преподобный Одри гонял старший класс по библейской истории, а когда директор вцепится в класс, он его легко не отпустит. Тем самым, ждать пришлось долго, и с каждой минутой дух кабинета становился тяжелее.
Понимаете, Фредди был тут последний раз при неприятных обстоятельствах. Он стоял, перегнувшись через стул, а преподобный О.А. примерялся, куда бы опустить добрую старую палку. Такие картины наводят печаль.
Солнце сияло за окном, и Фредди решил прогуляться. Выбравшись и дойдя до ограды, он заглянул за нее от нечего делать. Там был садик, а в садике — домик, а в окне второго этажа — девушка, машущая руками.
За сорок ярдов трудно понять, зачем ими машут, и все же Фредди догадался, что девушка обращается к нему. На самом деле она хотела сообщить, что встретила здесь некоего Джорджа, служившего в Лондоне букмекером; глубоко его полюбила; узнала, что и он ее любит; услышала от отца, принадлежащего к суровой секте, что о браке не может быть и речи; не получила записки, где верный Джордж предлагал пожениться тайно, предварительно встретившись в пансионе на Марина-кресчент, поскольку ее (записку) перехватил отец, и сидит теперь взаперти, пока, по словам того же отца, она не одумается. Фредди она просила ее выпустить, ибо Джордж ждет ее с разрешением на брак все там же, в пансионе.
Как мы помним, Фредди понял не все, но главное было ясно: перед ним — дева в беде. Ему казалось, что это бывает только в романах, да и то рыцарских. Перед ним же стоял не замок, окруженный рвом, а двухэтажный домик, окруженный небольшим садом. Именно в таких домиках обитают, Уйдя в отставку,