— Как он там?
— Вроде бы ничего.
— Пойдите-ка лучше, посмотрите.
— А почему не вы?
— Мне надо поговорить с Терри.
Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.
— Вы что, с ним не пили?
— Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, — размечтался несчастный пэр, — я бы миллион отдал за глоточек!
— Зачем? — возразил Майк. — Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните, сколько надо, и положите на стол два пенса.
Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.
— Наконец мы одни, — сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.
— Бедный Шорти!
— Не без того.
— Он не годится для таких дел.
— Это верно.
— У него высокое давление…
Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.
— Когда я воскликнул: «Мы одни!» — объяснил он, — я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, — скажете вы, — обсудим его давление». — «Давай», — отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…
— Разве можно подслушивать?
— Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»
— Не совсем так…
— А надо бы. Кого он имел в виду, меня?
— Да.
— Молодец. А как вы обо мне заговорили?
— Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.
— Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.
— Да?
— Да. Я слишком легковесен, если хотите — поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с
— Еще нет.
— Сейчас я вам прочитаю. Готовы?
— Что ж, если хотите…
— Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть — закон для меня». Ну, как?
— Недурно.
— А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это — не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?
— Не очень.
— Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, — вскричал он, прижимая ее к груди, — но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?
— У вас — нет.
— Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?
— Ни в малейшей мере.
— Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел — надеюсь, честно, — к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.
— Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?
— Давно пора.
— Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?
— Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.
Терри еще помолчала.
— Слушаю, — подбодрил ее Майк. — Говорите.
— Звучит глупо, но я боюсь.
— Ничего, ничего. Так в чем же дело?
— В том, что вы такой красивый.
— Что-о?!
— Кра-си-вый. Я же вам сказала, что это звучит глупо. Майк был совершенно потрясен.
— Глупо? — повторил он — Да за такие слова сажают в желтый дом! Это я, по-вашему, красивый?
— А какой же? Просто кинозвезда. Разве вы не замечали?
— Вроде бы нет. Лицо как лицо.
— Посмотрите в зеркало.
Майк посмотрел, закрыл один глаз, потом покачал головой.
— Ничего особенного. Ну, приятен на вид. Такая хорошая, надежная внешность.
— Анфас — может быть. Тут главное профиль. Поглядитесь как-нибудь боком.
— Я кто, по-вашему, мужчина-змея? — он отошел от зеркала. — Неужели вы
— Да, из-за этого.
— Знаете, ждал я какой-нибудь чуши, но все-таки не такой. Видимо, в детстве, глядя из окна, вы упали и обо что-то стукнулись.
— Спасибо, что ищете мне оправданий.
— А что еще делать? Дитя мое, вы слабоумны.
— Нет. Я благоразумна.
— Предположим. Что же плохого в красивых мужчинах?
— Я им не доверяю.
— Даже мне?
— Даже вам.
— Но я — сама добродетель!
— Так вам кажется.
— При чем тут «кажется»? Это — бесспорный факт. Может, одумаетесь?
— Нет.