Кончались продукты. Двигаться дальше было невозможно. Повернули назад. Брели, не останавливаясь на отдых. И наконец уперлись в бурную, вздувшуюся от дождей широченную реку — приток Селеняха. Пять дней назад переправились здесь вброд, по колено.
Лошади не пошли в глубокую быструю воду. Пришлось мастерить плот для переправы людей, снаряжения, седел и собранных минералов. Якутские лошади неоценимы: выносливы, идут по болотам и каменистым россыпям, преодолевают головоломные кручи, но они полудики и норовисты. Долго загоняли их в воду — хотели пустить вплавь, но упрямицы поворачивали обратно, брыкались и кусались. Тогда их подвели к обрывистому берегу и общими усилиями столкнули в воду. Они поплыли и благополучно выбрались на ту сторону. Обиженно пофыркивая, вытянувшись в цепочку, не оглядываясь, зарысили по старому следу в сторону дальней базы экспедиции и вскоре скрылись из глаз…
Случилось несчастье — убежал «транспорт», пропал последний резерв продовольствия (ведь в крайнем случае можно было пристрелить лошадь и, питаясь кониной, соединиться с главным отрядом).
Малыш расхаживал по берегу, обдумывая создавшееся положение, товарищи его нагружали плоты. Вдруг он увидел совсем близко громадного лося; отряхиваясь, тот выходил на берег из реки, которую только что переплыл. И, как всегда в таких случаях, карабин долго не отвязывался, Малыш, чертыхаясь, рвал ремешки. Лось повернул обратно и кинулся в реку. Пули взметали воду тб справа, то слева от ушастой головы. Рушилась последняя надежда — уплывали почти полтонны спасительного мяса. Отряд очутился в бедственном положении.
Переправа отняла последние силы. Догнать лошадей не удалось. Снаряжение, вьючные ящики с коллекциями сложили на видном месте. Налегке двинулись искать след главного отряда. Погода прояснилась, наступила жара. В душном, знойном мареве звенели освирепевшие комары. Два дня шли, обшаривая долину, но следов каравана не находили. Силы покидали людей. На привалах варили сыромятные ремни, голенища кожаных сапог. Лоскутья проваренной кожи обжигали на огне. Но голода эта пища не утоляла.
Лежали в палатке без сил. Надежды на спасение не было. Малыш не сдавался — решил поискать следы на горной террасе. Захватив карабин, он стал подниматься по склону. Голова кружилась. Он намечал себе близкий камень и, стиснув зубы, напрягая всю волю, брел к нему. И снова продолжал крестный путь. Крутой подъем одолел почти ползком. И вдруг увидел мох, Взрыхленный копытами. Малыш упал. Радость возвратила силы. Он вскарабкался на ближнюю сопку. Далеко-далеко в долине, у места слияния двух рек белело туманное озеро. Но что это?! Озеро расползается, колеблется, медленно поднимается. Дым! Далекий дым лагеря!
Подняв карабин, Малыш спустил курок. Бум… бум… бум… — перекатывается эхо в горах. Слишком далеко — в лагере выстрелы все равно не услышат.
Просто удивительно, откуда у истомленных людей вдруг берутся силы?! Совершив двадцатикилометровый марш, они к полуночи вступили в главный лагерь отряда — обросшие, исхудавшие, оборванные, в стоптанных сапогах без голенищ. Товарищи искали их уже неделю…
А несколько месяцев спустя известный ученый геолог Сергей Сергеевич Смирнов слушал в Москве доклад Малыша, внимательно рассматривал карту похода, образцы с конкрециями касситерита, добытые отрядом в хребте Тас-Хаяхтах. Он не мог сдержать восхищения и просто не поверил, что в одно лето удалось окружить неизведанный хребет мертвой петлей маршрута.
Находка касситерита и малые интрузии гранитов, привезенные Малышом, помогли Смирнову составить знаменитый прогноз Верхоянского оловоносного пояса, где впоследствии геологи Янского горного управления нашли уникальные оловянные залежи Эге-Хайя и Депутатского. Геолог Федорцев, руководивший Южным отрядом экспедиции, обнаружил впервые следы драгоценного клада полиметаллических руд в Южном Верхоянье.
Из нашего описания некоторых подвигов Малыша следует, что молодые люди и тридцатых годов отличались дьявольской настойчивостью и железным стремлением к благородной цели…
К Ледовитому океану
В оленьем краю
Непогода перекрыла авиалинии на север. В крошечный аэропорт с утра набиваются люди и расходятся только к вечеру, проклиная небеса, летчиков и дикторов, бесстрастно возвещающих: «Борт на север отменяется, погода нелетная…»
А здесь, в Батагае, солнечно, небо ясное, и не верится, что где-то на севере долины закрыты непроницаемым туманом.
Тягостное ожидание портит настроение. Пассажиры честят аэропортовское начальство, восхваляют летчиков соседней полярной авиации, в любую погоду готовых посадить самолет чуть ли нес завязанными глазами. Ворчали, впрочем беззлобно, понимали — любая сопка в тумане превращается в грозный риф воздушного океана.
К счастью, мы быстро выбрались из этой карусели, познакомившись в райисполкоме с Семеном Новгородовым, молодым бледнолицым якутом. Он дружески касался собеседника тонкими, как у музыканта, пальцами и говорил тихо, ненавязчиво, с обаятельным тактом.
Семену и его товарищам, оленеводам громадного Усть-Янского совхоза, нужно было попасть в низовье Яны — в Казачье. Сам он работал там секретарем партийной организации. Не надеясь на переменчивую погоду, они решили плыть вниз по Яне на крошечном водном трамвайчике, совершавшем на далекой сибирской реке тысячекилометровые пассажирские рейсы, точно солидный речной пароход.
— Присоединяйтесь, вместе поплывем, — предложил Семен. — Яна — наш главный тракт, новости все узнаете… Через три дня будем в Казачьем, к нам в совхоз заглянете, оттуда рукой подать до берегов океана! А на золотой Кулар лучше на обратном пути заехать — от осени уходить будете к хорошей погоде, на юг. Совет был дельный.
Через час, сняв осаду аэропорта, мы явились на пристань со своими рюкзаками. У дебаркадера уже ошвартовался речной трамвайчик «Чехов», такой же как и его близнецы на Москве-реке. Шла погрузка. «Чехов» принимал срочный груз — здоровенные части от машин и ящики с деталями.
Матросы и добровольцы из пассажиров, чертыхаясь, перетаскивали тяжеленные железяки. Вскоре они загромоздили ими всю палубу. Казалось, что под тяжестью груза «Чехов» утонет, не отходя от пристани. Но эти части ждала далекая полярная нефтебаза в устье Яны. Туда уже подошли первые танкеры с горючим, и запасные части для ремонта нефтебазы отправлялись вне всякой очереди…
Семен познакомил нас с начальником пристани. Этот человек на Севере уже двенадцать лет. Из оттопыренного кармана он вытряхнул на стол кучу документов и разложил перед нами, точно пасьянс. Чего тут только не было: права водителя автомашины, удостоверение корреспондента районной газеты, диплом адвоката, членские книжки всевозможных добровольных обществ и множество других удостоверений. Он владел одиннадцатью специальностями и, видимо, очень гордился этой коллекцией.
В речниках нашему новому знакомому не особенно повезло. Только что через Батагай пролетел министр, пересчитал с воздуха засевшие на мели баржи и разнес его.
Но пожалуй, беда с баржами и не зависела от воли начальника крошечной пристани. Яна — река коварная. Уровень воды летом непостоянен и падает иногда так низко, что не пропускает на перекатах даже легко груженные баржи. Да и весна была затяжная — речной лед и снег больше испарялись, чем таяли.
Ждали «черноводья» — летнего паводка, воды тающей мерзлоты и летних горных дождей. С черноводьем река оживает, начинается короткая, но стремительная речная навигация.
Погрузку закончили, и мы устроились на верхней палубе. «Чехов» здорово осел под тяжестью груза
