— Какого хапугу? — спросил Трущобин.
— Фашиста из Берлина. Приезжал в подмосковные церкви золото с икон сдирать. Теперь с панталонами на шее отступает. Ногу отморозил. Не мог идти, вот и пришлось…
— Куда он его?
— В овраг.
— В какой овраг?
— В готтель 'Вично царство им', — перекрестился Чистоквасенко.
— Да вы не волнуйтесь, — поспешил с успокоением Цаплин. — Тут недалечко. Сейчас вернется батя. До оврага рукой подать. Свалит и назад.
— Вы что, уже прихлопнули его?
— А чего с ним канителиться? Служба у меня такая. Помощник президента по свадьбам и похоронам.
— Ох, Петька! — вздохнул Трущобин. — Не сносить вам головы. — И дал команду снимать рекламу.
Цаплин и Чистоквасенко живо приступили к делу. Затрещала отдираемая фанера, а вместе с ней и ветхий забор. Еще минута, и реклама была бы снята, но тут к орудовавшим топорами откуда-то вдруг притопал в соломенных ботах, укутанный в шаль фельдфебель с автоматом под мышкой. Под шинелью у него было что-то напихано, да так, что он еле поворачивался и казался похожим на огромный куль с мякиной.
— Что здесь происходит? — спросил фельдфебель, кивнув на рекламу.
— Готовим топливо, господин фельдфебель, — быстро нашел что ответить Трущобин. — Для отопления вокзала.
— Обогрев замерзающих солдат фюрера — это сверхпатриотично! — похвалил фельдфебель. — Вы великие патриоты. Я тоже великий патриот и к тому же национальный герой фатерлянда! Рассказал бы вам, как я стал национальным героем, но дьявольски холодно и к тому же я тороплюсь раздобыть кое-какие утепляющие вещицы для господина полковника, к которому я прикомандирован телохранителем.
Фельдфебель оторвал от кончика носа сосульку и продолжал:
— Господин полковник большой специалист по ликвидации вражеских прорывов и брешей в рухнувшей обороне. Он сказал, что брешь под Сухиничами он заткнет, как пивную бочку пробкой. И он заткнет. Я верю ему, как своей жене, у которой квартирует уже второй штурмовик. Но… но, чтобы эта «пробка» лучше затыкалась, моего господина полковника надо утеплить. Он большой щеголь и приехал на русский фронт в одном кожаном реглане. К нему, правда, пришит воротник из эрзац-меха, но это не меняет положения. Господин полковник гнется от проклятого русского мороза, как старая собака.
— Что же он требует для обогрева? — спросил Трущобин.
— Он хотел бы влезть в русскую шубу, но претендентов на русские шубы оказалось так много, что в Сухиничах не осталось даже драного рукава от них. Так вот, теперь господин полковник согласен утеплить себя хотя бы подушками. Кстати, не могли бы вы помочь мне достать парочку пуховых?
— Нет. Ни в наличии, ни на примете таковых не имеется.
— Жаль, — вздохнул фельдфебель. — Господин полковник за них бы хорошо заплатил…
Часть 3
1. ГУЛЯЙБАБКА В БРЯНСКИХ ЛЕСАХ. ОБЛАВА НА ДЕЗЕРТИРОВ
Брянские леса. Гуляйбабка много слыхал и читал о них. Они манили его. Там ждало его новое боевое задание Главного штаба партизанского движения, но как туда поедешь с фашистским генералом? Ведь его нельзя сдавать в плен. Он пригодится еще как надежное прикрытие. И потому Гуляйбабка перед броском в Брянские леса остановился в Сухиничах.
По Сухиничам гулял мороз. Трещали заборы, стенки сараюх, бревна колодцев. Но еще больше трещал железнодорожный вокзал. Только не от мороза (кирпичные стены его крепки), а от людей. Вокзал набит солдатней, как мешок картошкой, по завяз. Негде поставить костыль. Всюду люди, люди… Человеческие ноги, руки, скорченные, согнутые дугой туловища распластаны на лавках, под лавками, на полу. Сделай неосторожный шаг, и сейчас же получишь удар костылем или прикладом, а в лучшем случае на голову ушат грязной брани.
Тут тесно. Тут нечем дышать. Этого собаку архитектора, построившего такой маленький вокзал, не предусмотревшего пассажиров фюрера, немедленно бы в гестапо да вздернуть на перекладину. Но… архитектор предусмотрительно и давно уже скончался собственной смертью, и им, пассажирам фюрера, ничего не оставалось делать, как стоять насмерть за каждый метр вокзальной территории, потому что здесь светло, тепло, а там, за дверьми, ночь, метель и тридцатиградусный мороз.
Коротая ночь, Гуляйбабка со своей командой занял буфет и забаррикадировался буфетной стойкой, повесив на нее кусок фанеры с надписью: 'Команда особого назначения'. Но эта надпись быстро исчезла. Какой-то офицер-верзила содрал ее и с криком: 'Тут все команды особые' — растоптал. Тогда Гуляйбабка повесил новое, более устрашающее объявление. 'Команда, подчиненная лично фюреру'. И это спасло. Солдаты не осмелились лезть за стойку, но все же на прилавке улеглось три мобилизованных в пехоту летчика, дав понять, что им наплевать на все, лишь бы выспаться.
К полночи шум, гам мало-помалу утих, вокзал погрузился в сон. Задремал, сидя на стуле, и Гуляйбабка. Но ненадолго. Вскоре его разбудил громкий, подхриплый от простуды голос, доносившийся от двери главного входа:
— Внимание! Всем, кто есть в вокзале, оставаться на своих местах и не двигаться. Начинается облава на дезертиров. Не вздумайте бежать. Вокзал оцеплен.
— На чем бежать?! — выкрикнул кто-то. — Мы без ног, о мой бог!
— Не имеет значения. Проверяем всех.
Полковник в кожаном реглане, кричавший в жестяной рупор, взмахнул белой перчаткой, и группа солдат с автоматами наготове кинулась в сонную повалку, расталкивая заспавшихся солдат каблуками, стаскивая с подоконников, лавок. Полковник, оглядев зал, повернул к буфету:
— Кто такие? Почему не в окопах?
— Честь имею представиться, господин полковник! — вытянулся Гуляйбабка. Личный представитель «президента».
Полковник оторопело остановился. Высокая тулья на его голове удивленно приподнялась. Озлобленные белесые глаза неподвижно застыли.
— Какого еще президента? Что за вздор? Гуляйбабка достал из кармана удостоверение, пропуск гестапо и протянул все это полковнику. Тот бегло просмотрел документы и сунул их в свой карман.
— Немедленно получить оружие и в окопы! Это вам приказывает комендант осажденного гарнизона.
— Господин полковник, я заявляю решительный протест. Загонять нас в окопы вы не имеете права. Мы неприкосновенны.
Комендант раскатисто захохотал:
— Ха-ха-ха-а! 'Не имею права'. Хотите знать мое право?
— Хочу, господин комендант.
— Так вот, господин личный, черт тебя знает, как величать. Я имею право, он начал заламывать пальцы, — вздернуть тебя на виселицу — раз. Сунуть в душегубку, пустить пулю в лоб, закопать живьем в могилу, выдернуть пальцы из рук, разодрать, как жареную курицу, раздавить гусеницей танка и еще многое, многое другое. Вам этого достаточно?
