ночной дозор. Когда можно бродить по состоящему всего из трех пульманов и одного ресторана составу туда-сюда, размахивая отчего-то быстро опустевшей бутылкой, представлять, что происходит за дверьми каждого купе, прислушиваясь к шорохам и шепоту, и лгать себе, что твоя прогулка всего лишь средство от бессонницы, а не попытка отыскать ее источник.
Артур знал, что это глупо, лишено смысла и совсем не его дело. Но ему все равно нечем было заняться, тем более в отсутствие библиотеки, которую из экономии средств на этот раз к составу решили не цеплять. Право, не писать же путевые заметки или роман… Уинсли прошатался так до самого рассвета, изрядно накачался выдержанным брютом и вознамерился уже вернуться в купе, чтобы умыться и пойти завтракать, как услыхал странные звуки, раздающиеся из двухместного купе возле туалетной комнаты.
Уинсли ускорил шаг. Но тут дверь словно от удара ногой распахнулась и пять серебряных ложечек, кокетливо звякнув, вывалились прямо к носам еще довоенных штатских туфель майора Уинсли.
— Прошу прощения… — произнес майор со всем возможным почтением и застыл на месте.
Происходящее внутри выглядело на первый взгляд странно, на второй взгляд — очень странно. Вчерашние братья-янки уставились друг на друга как заклятые враги, стоя на кроватях один против другого. Причем в руке у старшего недвусмысленно поблескивал «кольт» сорок пятого калибра, наставленный точно в голову младшему. Младший же был вооружен «браунингом» и лихорадочно, но без толку давил на спусковой крючок. Был бы «браунинг» заряжен, старший лежал бы сейчас начиненный свинцом, как фирменный кекс Сесилии Эгертон цукатами, редко и бессистемно. Но магазин оказался пустым, что для мальчишки было полной неожиданностью, судя по его разъяренному и разочарованному одновременно лицу. «Каждая несчастная семья несчастна по-своему», — подумалось не к месту Артуру.
Еще он подумал, что старший мог бы одним выстрелом избавиться от всех семейных неурядиц, но почему-то этого не делает. Едва он решил обмозговать этот вопрос чуть тщательнее, старший, по- звериному зарычав, отбросил «кольт» в угол, швырнул свое тяжелое тело вперед, придавил собой малыша и принялся выкручивать тому руки… стараясь, как ни странно, причинить брату как можно меньше увечий и боли. Малыш извивался, лягал брата в живот и вообще дрался без всяких правил и очень по-женски. При этом оба старались не издавать ни звука.
— Дверь… — рявкнул старший, продолжая скручивать брата.
— Непременно, — согласился Уинсли и закрыл дверь, сам, однако, оставшись в купе. Он сделал это больше машинально, чем из желания влезть в потасовку. Шампанское никак не хотело выветриваться и не позволяло Артуру принять чью-либо сторону. Однако оставить господ американцев одних Артур тоже не мог. Очевидно, кто-то из двоих нуждался в помощи. Но вот кто?
— Веревку! — старший, не глядя, протянул ладонь.
— Будьте любезны. — Уинсли сдернул с кровати простыню, ловко и быстро скрутил ее жгутом и протянул американцу.
— Какого черта… вы здесь? — по мнению Артура, чересчур поздно заинтересовался американец.
— Утренний променад. У мальчика падучая? Сочувствую…
Американец наконец-то обездвижил сорванца и теперь, тяжело дыша, притулился на краешке кровати. Артуру показалось, что американец — человек по всему бывалый — выглядит полностью растерянным и даже отчаявшимся, зубы его клацают, зрачки расширены, а руки дрожат. Когда же американец заговорил, Уинсли стало даже как-то не по себе. В голосе у крепыша слышался не просто страх — смертельный ужас.
— Эй… англичанин… Как тебя там?
— Майор батальона один дробь четыре Норфолского полка армии его величества Артур Уинсли, — представился Артур.
— Что… Черт! Ни хрена не запомню! Ладно. Ты рослый из себя. Буду звать тебя Ходулей. Точка.
— Польщен. — Артур наклонил голову. — С кем имею честь?
— Какая разница… — Крепыш-янки замотал головой, став вдруг похожим на покусанного пчелами бульдога. — По бумагам буду Томпсон.
— Рад знакомству, мистер Томпсон-по-бумагам… — Артур еще раз поклонился и краем глаза посмотрел на пленника, размышляя, стоит ли ему дальше находиться здесь и не лучше ли оставить господ американцев наедине.
Мальчишка хлипко, с присвистом, дышал и переводил озлобленный кусачий взгляд то на Артура, то на брата. Несмотря на то что рот мальчика оставался свободен, он не кричал и не делал никаких попыток привлечь внимание стюарда, который уже проснулся и осторожно, чтобы не разбудить спящих еще пассажиров, позвякивал титаном.
— Вот ты ведь вчера видал моего братишку, Ходуля. Малыша Стиви… То есть он, конечно, не Стиви будет по бумагам, а Джон… — Американец мотнул головой, так бульдог пытается стряхнуть пчелиный рой. — Малец совсем. Голосище басовитый уже, но малец.
— Да. Я имел удовольствие видеть вчера вашего младшего брата… Джона. И, если память мне не изменяет, вижу и сейчас. Он жив и… хм… относительно в порядке.
— Нет! Понимаешь, Ходуля… Это не он! Это не малыш Стиви. Это кто-то другой! — Американец стал бледнее простыни, той самой, что только что была на кровати, а теперь, скрученная жгутом, туго стягивала руки Малыша Стиви. Сплюнул через плечо, поднял руку, словно собрался перекреститься, но передумал, опустил ладонь обратно на колени. — И я ему сейчас кишки выпущу… Потому что это не Малыш Стиви, но это же Малыш Стиви… Скажи мне, вот ты его вчера видел, так это, по-твоему, кто? Стиви? Или нет?
Американец застонал, стиснул голову и зажмурился. Артуру тяжело, неприятно и жалко было смотреть на этого крепкого и наверняка смелого человека, который выглядел сейчас совершенно потерянным. Происходящее здесь Артуру не нравилось, к тому же в памяти со странной отчетливостью всплыл образ Сесилии и ее немного визгливый голос, вещающий про «оккультные предопределенности». «Если ты оставил орден, то это еще не значит, что орден оставил тебя…»
— Значит, ваш брат ведет себя не так, как прежде… — задумчиво, не рассчитывая на ответ, протянул Артур.
— Не так? — Американца вдруг прорвало, он вцепился в Артура пальцами и быстро-быстро принялся шептать, порой с ужасом вглядываясь в лицо того, кто называл себя его братом.
Из невнятного обрывочного шепота «мистера Томпсона по бумагам» перед майором начала вырисовываться более-менее четкая картина. Выяснилось, что буквально полчаса назад разбуженный легким шорохом американец с удивлением обнаружил, что его братишка шарит по вещам, не брезгуя карманами пиджака и нижним бельем. Предположить, что пацану нужны деньги, американец не мог: мальчишке и так ни в чем не отказывали. Решив понаблюдать за наглецом, американец продолжил прикидываться спящим, сам же тщательно следил за тем, что вытворяет разбойник. Каков же был ужас американца, когда он понял, что его брат не просто себя странно и необъяснимо ведет, но что он стал другим…
— Понимаешь, Ходуля! Я как бы такие штуки точно знаю… Это как хреновина в башке — хочу я или не хочу, но вижу враз. Вот, к примеру, ты, может, не в курсе, но щиплешь переносицу. И костяшки у тебя набиты — боксер, поди… На глазе левом у тебя крапина маленькая, как мушка, — сбивчиво тараторил «Томпсон».
— Редкий дар. Фотографическая память, — кивнул Артур ободряюще. — Продолжайте.
— А тут братишка. Я смотрю… Вижу — а ведь это не он барахло шмонает! Лицом он, а нутром не Стиви. Чужой. И не просто чужой, но как бы баба… — Тут Баркер запнулся и побелел уже совсем неприлично. — Слышь, Ходуля. Это ведь дух мертвяка в нем? Мне один индеец про такое рассказывал… И что? Что теперь? И где Стиви? Где Стиви, где мой Малыш, я тебя спрашиваю, падаль?
Американец, предприняв над собой и своим суеверным страхом невероятное усилие, занес было над скорчившимся в углу телом железный свой кулак.
— Не стоит. Так вы ничего не добьетесь, — остановил американца Уинсли. Он окончательно протрезвел, сложил два плюс два, вспомнил об активированном ночью предмете, о девице, спровоцировавшей пацана … — Позвольте поинтересоваться, мистер э?э?э… Томпсон, а нет ли у вас чего- нибудь, имеющего отношения к предметам?
— К ч?чему? — «Томпсон», кажется, совсем перестал соображать.
— К предметам… Да перестаньте же заикаться, как шлюха перед исповедью. К фигуркам животных,
