ДНЕВНИКИ 1973-1983

Понедельник, 7 марта 1977

В субботу – лекция в Sea Cliff. До этого заехал на час к Н.С.Арсеньеву, который целую неделю просил, требовал, угрожал (в разговорах с Л.). Наделе, конечно, не только не было ничего спешного, но и вообще ничего, никакой, так сказать, причины для встречи, кроме одиночества, кроме этого ужасного погружения живым в смерть. Показывает какие-то семейные альбомы: сентябрь 1910 года, имение, эти удивительные 'липовые аллеи', весь его – 'арсеньевский' – мир. И за него чувствуешь всю силу этой памяти. Ему кажется, должно быть, что если бы все поняли, как он, как красив, прекрасен, глубок был этот мир, – они поняли бы, где спасение. И вот все – и стихи, и книги, и сама религия – только безнадежная попытка 'воскресить'. Приехал к нему раздраженный (тоном его телефонных разговоров), уехал не только примиренный, но с острым чувством жалости и раскаяния…

Лекция – о причастии, о приходе и Евхаристии – кучке русских людей, которых старается хоть как- нибудь 'пронять' о.Леонид Кишковский. Слушают, благодарят, но насчет 'пронимания'… 'А потом что? А потом пили чай…' (старуха мать в чеховском 'Архиерее').

М.М. Коряков дарит мне свою книгу 'Живая история' (1917-1975).

Кончил Дэкса. Только читая такие книги – автобиографические, можно понять, до какой степени коммунизм сродни вере, религии. Это сказано было тысячу раз – но, следя за тем, как человек на протяжении тридцати лет смотрел и не видел, слушал и не слышал, как все – включая то, что буквально резало глаза, – немедленно истолковывала, обезвреживала вера (то есть не доктрина сама по себе и не 'партия' сама по себе, а их органическое сочетание, которое и делает их верой…), понимаешь, почему действительно вера горами движет.

Вечером: звонок от о. Джорджа Де Грана о 'харизматике', разговор по телефону с о.Ваней Ткачуком о его 'общем собрании' в Монреале, звонок от К.К. Чекина из Сан-Франциско о тамошних церковных делах. И все какие-то 'скандальчики', что-то бесконечно мелкое, липкое, абсолютно ненужное, если только раз подумать о Церкви, о молитве Василия Великого, которую читал утром: 'Царское священство, народ святый…' Но в том-то и дело, что молит вы этой, даже если бы и хотели, не слышали, она стала 'тайной', 'секретом'… Как же учить: 'Братья, будьте тем, что вы есть …'? А ведь в этом вся проповедь христианства. Только в этом.

Теплые, почти жаркие дни. Как всегда в Америке: прямо из морозов в жару.

Пишу это рано утром, до ухода на лекции, главное, чтобы справиться с унынием, всегда одолевающим меня в понедельник утром – когда я почти физически чувствую, как наваливается на меня тяжесть новой недели.

Вторник, 8марта 1977

Сегодня и вчера – лекции, читая которые, и как бы я ни тяготился 'нагрузкой', я всегда чувствую, что делаю свое дело, исполняю свое призвание. Вчера об эпиклезе, сегодня о Великом Посте…

Две исповеди сегодня утром, обе 'светлые' и потому наполняющие светом, 'утешительные' (в смысле Духа Утешителя ).

Нагромождение за эти два-три дня зловещих признаков и плодов так называемого 'духовного возрождения':

– рассказ о.Де Грана о своем 'харизматике', о тьме, льющейся из него и закончившейся обмороком и госпиталем;

– рассказ о.П.Лазора об обращенной им в Православие девушке, хотевшей монашества и ведущей дьявольскую, разрушительную работу в его приходе;

– письмо от нашего, нами изгнанного, семинарского 'духоносца' и 'экзорписта', прнизанное такой злобой и угрожающее судебными преследованиями;

– рассказ по телефону, вчера вечером, о.Фаддея Войчика о [его] приходе в Калифорнии, ставшем 'мирским монастырем', о соблазнах и разрушительности этого псевдодуховного псевдомаксимализма;

– рассказ Sister Edith, англиканской монашки, принявшей у Тома Православие, о том, как это пресловутое 'revival'1 разрушило духовно их монастырь да и Англиканскую Церковь.

Все это – от ложной, губительной предпосылки, что религия должна выражаться в чем-то 'религиозном', в какой-то религиозной 'деятельности', тогда как единственное подлинное выражение ее – 'праведность, мир и радость в Духе Св.'2 . И ничего другого не надо даже искать, ибо одно это и выражает , и являет , и действует.

У Церкви только две задачи: быть причастием Духу Святому и являемому и даруемому Им Царству будущего века , свидетельствовать об этом перед 'миром сим'. А большинство верующих не принимают ни того, ни другого, и вот остается 'церковная деятельность'.

Четверг. 10 марта 1977

A propos 'церковной деятельности': заявление вчера на синоде митрополита Иринея об его уходе на покой. Было три часа дня, и я уже собирался ехать домой, так как синод приступал к последнему 'действию': наградам… [Секретарь Митрополита] С.Трубецкой говорит мне: 'Мне кажется, что Митрополит согласился бы уйти, он все эти дни об этом говорит. Поговори с ним'. Я пошел. 'Владыка, Вы больше не можете, Вы устали, о Вас будет проявлена вся забота'. И он – согласился. Я в десять минут одним пальцем настукал заявление, он его подписал… Отставка войдет в силу в октябре, на Соборе, который и выберет преемника… Sic transit gloria mundi3 : ехал до мой, вез мексиканского епископа и думал об этом. Как в какой-то момент невозможное становится возможным. Как в последней своей глубине нам непонятны события, в которых мы не только участвуем, но которые как будто вызываем. Размышления сродни толстовским: 'о роли личности в истории'… Вечером написал послание Церкви арх. Сильвестра. И 'мы вступили в новую эпоху'.

1 'возрождение' (англ.).

2 Рим.14:17.

3 Так проходит слава земная (лат.).

Я спрашиваю себя (и делаю это после каждого Собора): в чем незаменимость, я бы даже сказал – необходимость епископов? Почему, будучи почти всегда просто вредными на уровне 'текущих дел', они нужны и полезны на каком-то другом, неизмеримо более глубоком уровне, который один, в сущности, важен, делает Церковь Церковью? Я знаю, всегда знаю, что это именно так, но как 'выразить' это знание?

Когда думал об этом сегодня, идя домой со станции, вдруг в сознании явственно прозвучали слова: 'на недвижимом камени'. Епископы – 'недвижимый камень' в двух возможных смыслах этого выражения. В отрицательном: именно камень – мертвого авторитета, страха, самоуверенности и т.д., и отсюда, как я говорю, – вред их на уровне повседневных 'дел'. Но и в положительном. Вот вчера они временно забраковали кандидатуру во епископы о.Б.Г., при том одной из причин, как мне говорили, было то, что он 'инноватор'1 . Сначала меня это взбесило: что, мол, де было бы с нашей Церковью без нашего 'инноваторства', то есть, по-нашему, – возвращения к подлинному Преданию и т.д. А потом, поостыв, подумал: так, да не так. Пускай они туги на принятие хорошего , но зато и плохого 'инноваторства' не пропустят. Хорошее, если оно подлинно, церковно, истинно, – все-таки рано или поздно пробьется, процветет даже и сквозь епископскую обструкцию (укорененную, главным образом, в чеховском 'как бы чего не вышло…'). А плохое будет задержано. И еще: чтобы процвело хорошее, достаточно иногда одного 'хорошего' епископа; чтобы задержать плохое – нужны они все, нужны как именно камень . Епископы по самой своей функции – носители в Церкви консерватизма в самом глубоком смысле этого понятия, веры в то, что на глубине Церковь не меняется, ибо она сама есть 'не движимый камень'. Но так как в Церкви, больше, чем где-либо, 'веет Дух', но и 'духи', этот консерватизм абсолютно необходим, хотя он неизбежно и все время вырождается в консерватизм тупой. С епископами в Церкви почти всегда трудно, мучительно, но в лучшие минуты знаешь, что в Церкви должно быть 'трудно', что 'многими скорбями…'. И потому, проведя с этим 'трудно' и 'мучительно' всю жизнь, я, несмотря на все, верю в епископство той же верой, которой, несмотря ни на что, верю в Церковь.