ней мимо нашего дома (1930-1944) и затем на Dautancourt в eglise St. Michel4 . Идет messe basse5 : один священник, одна женщина в абсолютно темной церкви, в которой освещен только этот – боковой – алтарь. Темно, накрапывает дождь. По Av. de Clichy – до Pl. Clichy и по rue Amsterdam до [вокзала] St. Lazare, где спускаюсь в метро. Завтрак с Л. в маленьком ресторане. Днем до всенощной – у мамы. Вечером ужин и елка у Андрея.
Среда, 7 января 1976
Рождество по старому стилю. Exelmans. Настроение праздничное, главным образом от Андрея, сияющего и все – в своей церкви – на себе несущего. После завтрака едем с Л. на pl. Vendome. Она абсолютно совершенна в этих пасмурных парижских сумерках – своими фонарями, окнами… Вообще Париж в этот раз ощутил как совершеннейшую симфонию и гармонию окон. Вечер – все вместе – у мамы…
Четверг, 8 января 1976
Последний день в Париже. Завтрак с [моей переводчицей] М.Ф., которая открывает мне, что она… ушла из Церкви! 'Exigeance interieure…' – 'necessite d'un desert', 'authenticite'6 и т.д. Что на все это ответить? 'Il faut que je suis moi meme'7 . Все та же гордыня сознания, толкающая человека в одиночество во имя какой-то мифической authenticite.
Днем заседание в Passy нашей 'литургической группы' – Бобринский, Андроников, Чеснаков, Максим Ковалевский. Немножко – переливание из пусто-
1 Католическая школа.
2 дочерей св. Франциска (монахинями).
3 'паломничество к истокам' (по местам детства) (фр.).
4 церковь св. Михаила.
5 малая месса (без музыки) (фр.).
6 'Внутренняя необходимость' – 'Нужда в пустыне', 'подлинность' (фр.).
7 'Я должна быть сама собой' (фр.).
го в порожнее, как и почти все в призрачной парижской церковной 'реальности', в которой реально только – потепенное угасание и исчезновение русской эмиграции. Реальна – всенощная на Lecourte1 , но что ж тут говорить о 'литургической' жизни? И все же хорошо среди этих друзей, в этой chaleur humaine2 … И как бы в подтверждение сказанному – едем оттуда с Петей Чеснаковым и Максимом в какую-то больницу, где лежит Петя Ковалевский. Старенький, маленький, какой-то 'гоголевский старичок'. La grande pitie de tout cela3.
Потом – в семь часов – короткое свидание с Репниным, это всегдашнее 'прикосновение к детству', своего рода chanson sans paroles4 , ибо говорим, за столиком в кафе, о пустяках, а смысл только в самой этой встрече, ставшей уже почти 'ритуальной'. Несколько минут – и вот Репа исчезает в темном бульваре, в свою , для меня совершенно неизвестную, жизнь, а я в свою, словно все дело было в том, чтобы прикоснуться друг к другу, внутренне сказать друг другу: 'Помнишь?' – 'Помню'.
И уже из последних сил – 'Братство' на Exelmans.
Пятница, 9 января 1976
Отъезд. Ранним утром, еще в полной тьме – кофе с Андреем в отеле. Прощание с ним – всегда веселое и бодрое, а на глубине – мучительный отрыв, ибо близость с ним и для меня, и для него 'превосходит всякое разумение'. Мама. [Аэродром] Charles de Gaulle. Пронзительная грусть – видеть ее, с высоты уносящего нас 'магического ковра', старенькую, несчастную, одинокую, действительно – утопающую в этом распаде, отливе жизни.
И вот – мороз и солнце Америки. Солнце, которого мы не видели четырнадцать дней. Веселый, бодрый Том [Хопко]. Теплый дом. Еще раз – 'le vent se leve, il faut tenter de vivre…'.
Crestwood. Суббота, 10 января 1976
Все утро – в залитом солнцем доме, bien au chaud5 , в радости 'встречи' со своей жизнью, 'остраненной' Парижем, памятью музыкального совершенства pl. Vendome и Tuileries… Днем – у Ани, которой исполнилось сегодня тридцать два года! Невероятно прекрасный красный закат за ветвями черных деревьев.
Вторник, 13 января 1976
Погружение в обычную жизнь, состоящую из безостановочной траты другими моего времени. Но, может быть, это так и нужно. Может быть, в этом, на
1 Имеется в виду храм Покрова Пресвятой Богородицы и преподобного Серафима Саровского, расположенный на этой улице.
2 человеческом тепле (фр.).
4 Огромная грусть от всего этого (фр.).
4 песня без слов (фр.).
5 в тепле и холе (фр.).
поверхности, абсурде – 'смысл' моей жизни? Тогда я несомненно проваливаюсь на экзамене, ибо все это приводит меня в злобное раздражение.
В воскресенье и вчера – снегопад. Невероятная красота белых садов, заснеженных деревьев…
Читаю биографию abbe Marcel Jousse1 , основателя 'антропологии жеста'. Как и в Симоне Вайль, поражает в нем эта 'стопроцентность', убежденность в том, что его дело, его открытие, его тема – самые главные, неспособность к компромиссу, релятивизму. Поражает потому, что в себе я этого совсем не нахожу, никакого 'мессианского' комплекса. Мне все кажется, что, если бы люди чуть-чуть уступили в своих 'идеях' и 'убеждениях', было бы лучше, светлее в мире. Однако, пожалуй, не было бы тогда 'величия'. Я помню, как когда-то на [Сергиевском] подворье мы с о.Киприаном [Керном] издевались над строкой из стихотворения Иоанна Шаховского: 'Есть люди – клинья и есть люди – звенья'. А, кажется, в этом есть правда.
Мои радости – всегда между делами, почти никогда не в них. Вечное чувство: 'tout est ailleurs'2.
В Жуссе, однако (после биографии займусь его двумя томами), убеждает основная мысль – в извращении христианства 'греко-латинизмом', то есть письменной культурой, в отличие от 'словесной' (style orale). Думается, что тут что-то очень важное для литургики. Роднит с ним – подозрительность по отношению к 'текстам', этим 'богам' богословской 'науки'. 'И Слово стало плотию'3 . Плотью, а не 'текстом' – с примечаниями, разночтениями и аппаратами. По Жуссу, человек ест и пьет слово… Поразительна тайна 'явления' нам нужного: нужной книги, нужного человека… Я никогда не слышал о Жуссе. Набрел на него случайно, рассматривая книги в [парижском книжном магазине] Librairie du Divan. Это было в прошлом году. Прочел несколько страниц, оставил. В этом году – его биография и второй том (La Manducation de la Parole4 ). Словно кто-то настойчиво 'включает' его в мою жизнь. 'Кто верит в случай, не верит в Бога'5 . Если кто-нибудь когда-нибудь будет 'изучать' 'источники' моего богословия(!), он вряд ли догадается, что на меня всегда неимоверную тоску нагоняли, например, Кавасила, Дионисий Ареопагит и т.п., а что в 'cheminement obscur'6 моего мироощущения и, следовательно, мысли и убеждений сыграли странную, но несомненную роль: прислуживание в церкви (корпус, rue Daru7 ), русская и французская поэзия, Андре Жид, дневник Жюльена Грина и дневник же Поля Леото (прочел все восемнадцать томов! – как они оба этому удивились бы!) и бесконечное число самых разнообразных биографий (например, Талейран и Де Голль). Как объяснить самому себе, прежде всего, что я люблю Православие и все больше и больше убежден в его истине и все больше и
1 аббата Марселя Жусса (фр.)..
2 'все там, все иное' (фр.).
3 Ин.1:14.
4 'Ядение Слова' (фр.).
5 Ельчанинов А., прот. 'Отрывки из дневника'.
6 'извилистых путях (фр.).
Имеется в виду собор св. Александра Невского в Париже.
больше не люблю Византии, Древней Руси, Афона, то есть всего того, что для
