коридора.
Кто-то спускался с чердачной лесенки. Судя по черным волосам и прямой спине один из молодых джентльменов. Бланкеншип? Нет, это был Редгрейв. Вернее, после прибытия дневного письма маркиз Стрикленд.
Лорд Олдрич был стар и достаточно тактичен, чтобы не поздравлять молодого Стрикленда с его возвышением после смерти дяди. Все же несколько слов соболезнования произнести стоило. Странный он тип, этот капитан Джек, как прозвала его крошка Мелоди.
Лорд Олдрич повернулся и зашаркал по длинному коридору назад. Его мягкие туфли были почти не слышны на толстой ковровой дорожке.
Стрикленд остановился и отряхнул что-то с рукавов и плеч. Затем, не замечая Олдрича, деловито заторопился вниз.
Олдрич помедлил у двери на чердак, затем отодвинул щеколду и посмотрел вверх, на чердачную лесенку. Падавший сзади свет освещал лишь нижнюю ее ступеньку. Олдрич прислушался. В отличие от зрения слух у него был лучше, чем полагали окружающие. Он предпочитал, чтобы они думали, будто он глух: это ведь помогало избегать долгих и нудных светских разговоров.
Нет, все тихо. Перед ним просто старый чердак, полный пыльных, никому не нужных вещей.
Он повернулся и пошел прочь, к своему портвейну. Под ноги попало что-то шершавое. Он медленно, с трудом нагнулся и провел пальцами по ковру, размышляя о тяготах возраста.
Какие-то острые кусочки укололи его пальцы. Он поднес их ближе к глазам и пригляделся.
Битая посуда. Маркиз Стрикленд стряхивал с себя осколки посуды!
Согласно долгому жизненному опыту лорда Олдрича, битая посуда означала женщину. Очень сердитую.
Как интересно.
Ворча что-то под нос, лорд Олдрич направился в свои комнаты, к долгожданному портвейну. Он почти позабыл, как увлекательна бывает иногда жизнь в «Браунсе».
А Лорел в своей чердачной тюрьме беспокойно металась на куче простыней, которые навалила в углу комнаты. Она заснула поздно и спала урывками. Заснув наконец по-настоящему, она плакала во сне, который был и не сном вовсе, а цепочкой воспоминаний.
С того момента как он перекатил ее под себя, Лорел принадлежала Джеку. Она была его собственностью, чтобы он держал ее, целовал, делал все, что захочет. Она так давно, так долго его любила. И теперь, наконец, ее преданность была вознаграждена.
И как вознаграждена! Никогда раньше не испытывала она таких ощущений. Его губы на ее губах, вкус его языка, который она втягивала в свой рот, сосала, гладила, следовала за каждым его движением, намеком, так тесно льнула к нему, что, казалось, они становились единым существом. Его мысли стали ее мыслями. Его желания и потребности стали ее желаниями.
Когда его рот перешел с губ на подбородок, а потом вниз по шее, она ощутила шершавую жесткость его щетины на коже. Эта разница мужского и женского возбудила ее. Он был таким большим и сильным, широким и мускулистым, таким мужественным, таким не похожим на ее собственную нежность и хрупкость. Обвив руками его обнаженные плечи, Лорел измерила мощный размах мужского тела. Под ним она чувствовала себя маленькой и слабой, но при этом сильной своей уязвимостью. Именно она была той, которую он желал. Ее он целовал.
Ее ночную рубашку он стащил с плеч, выпустив на волю ее груди, чтобы его рот мог пожирать их. Она ахнула, когда он втянул в рот ее девственные соски, сначала один, потом другой. Они отвердели и остриями направились на него, как делали, когда она вылезала из теплой ванны на холод. Порочный восторг пронзил ее и заставил вновь и вновь, задыхаясь, повторять его имя.
Он сосал все сильнее, втягивал их в себя, скользил острыми зубами по их мякоти, пока она громко не застонала от мучительного блаженства и не запустила пальцы ему в волосы, чтобы теснее и крепче привлечь к себе его голову.
Теперь другая часть ее тела ощутила, что скромная ночная рубашка стала всего лишь клочком муслина на бедрах. Ее обнаженные груди предались его рту, а живот и бедра стали доступны его ищущим рукам.
Она почувствовала, как его рука оказалась меж ее колен, большая, горячая, мозолистая. О, райское наслаждение! Его прикосновение обжигало огнем. Вся кожа запылала, когда Лорел раздвинула нежные нетронутые бедра, с полным доверием позволяя бродить там его пальцам. Он гладил, твердо водил ладонями по ее телу, изучая, исследуя ее бедра. Она извивалась, стремясь теснее приблизиться к его прикосновению, пока он не пригвоздил ее к постели своей ногой.
Большие жаркие руки были необычайно ласковыми, игривыми. Легкие, как перышко, дразнящие касания дразнили и мучили, пока она не стала молить его о большем. Она хотела много большего. Хотела того, для чего у нее не было имени. Она жаждала всего и хотела этого только от Джека… только от Джека.
Всегда только Джек.
Продолжая сосать и перекатывать во рту ее соски, он на конец позволил кончикам своих пальцев пройтись вверх по ее расщелинке, от ожидания ставшей невероятно влажной и скользкой. Вторжение его грубых и нежных пальцев заставило ее громко вскрикнуть от наслаждения.
Другая его рука нежно и неумолимо накрыла ее рот, заставляя молчать. Но Лорел благодарно продолжала окрикивать в теплоту этой приглушающей ладони. У нее начисто пропало чувство самосохранения. Она хотела выдыхать, выстанывать, выкрикивать свое наслаждение, которое дарили его дразнящие пальцы, скользя вверх, словно моля о внимании.
Она лежала под ним, пригвожденная и обездвиженная, а он пожирал ее груди. Как это было дерзко, порочно… и как возбуждало! Это блаженство беспомощности, тяжесть его жаркого тела, его рот и настойчивые пальцы… все это казалось чересчур для ее неопытных чувств.
Этот мужчина был и не был ее Джеком. Мрак, наполнявший его, нашел выход в поцелуях, в отчаянной грубости прикосновений. Желание и безграничное буйство сделали его просто опасным.
И эта дикая, не прирученная сторона его натуры еще больше возбуждала Лорел. Она извивалась, вскидывалась и кричала под его руками… Наслаждение накатило волной, сотрясло ее, пошло по телу судорогами экстаза. Она криком закричала ему в ладонь, дикое бессмысленное существо, бессильно трепещущее под его властными руками.
Она словно сорвалась с утеса в бездну, упала в блаженство, продолжавшее бомбардировать ее легкими дразнящими ударами остаточного наслаждения.
В этот момент он жестко сунул в нее свой мощный палец. Это толстый безжалостный палец входил и выходил из нее, быстро и беспощадно.
Это остановило ее на середине падения и вернуло в нарастающий экстаз. На этот раз она оказалась на шаг позади, не в силах сопротивляться его настойчивости, вскидываясь под его сдерживающей хваткой, и он заставил ее еще раз испытать острое наслаждение. К ее растерянному удивлению.
Он вырвался из ее горла животным воем, по-прежнему приглушенный рукой на губах. В самый момент пика Джек ввел в нее второй палец, напористо вторгаясь в тесное отверстие. Однако боль растяжения стала едва заметной за волнами наслаждения. Все чувства взметнулись, затопили ее, а мысли иссякли, растворились в безумии экстаза.
Джек отнял рот от ее груди и приложил к ушку.
— Ну же, давай! — хрипло потребовал он.
И по его команде она снова дала себе волю, в третий раз. В эту минуту она была просто пустой оболочкой, сосудом, наполненным трепещущим, мучительным удовольствием и страстной потребностью в нем. Ее безмолвные крики продолжались, сопровождая водоворот наслаждения, ураган, в котором она затерялась.
И когда она отчаянно сжимала в горстях простыни и выгибалась ему навстречу, беспомощно содрогаясь, Джек перекатился и лег меж ее бедер.
Все еще затерянная, задыхающаяся, с тяжело бьющимся сердцем, она едва сознавала, едва ощущала давление его мощного и твердого копья, вжимавшегося в ее набухшую влажную сердцевину. Он обхватил большими горячими ладонями ее щеки и стал крепко и глубоко целовать.
