Она подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза были словно серебряные озера, отражающие языки пламени.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Всегда буду любить.
«Я люблю тебя». Он крепко прижал ее к себе, чтобы она почувствовала слова, которые она не дала ему произнести слух. «Всегда». К горлу его подступил ком, он очнулся только тогда, когда понял, что чуть не задохнулся от недостатка воздуха. Что он будет делать без своего искреннего дорогого друга, его открытой и честной возлюбленной, его страстной и отважной спутницы?
«Как же я буду жить без моей Пруденс?»
Его жизнь до нее казалась бессмысленной тратой времени, никчемным времяпрепровождением.
— Где ты была, когда мне было двадцать лет? — прошептал он.
Секунду спустя она повернулась к нему, нахмуренная:
— Наверное, училась писать слово «кот».
— Что? — Он в ужасе посмотрел на нее. — Сколько же тебе лет?
Она моргнула и посмотрела на него, между бровей пролегла складка.
— Понимаешь, я точно не знаю. Родилась я в августе. Мне было пятнадцать, когда умерли мои родители, а Эвану было восемь…
Произведя кое-какие математические вычисления, он похолодел.
— О Боже мой! Тебе ведь только девятнадцать!
Она подняла голову и, изогнув губки, произнесла:
— А ты быстро соображаешь!
Пруденс снова стала нахальной, он так скучал по ее дерзости, но было не самое подходящее время для воспоминаний.
— Я лишил девственности девочку. — Им овладело беспокойство. Некоторые мужчины только этого и добивались, но его всегда это приводило в ужас.
— Не будь занудой! — Она закатила глаза к потолку и вздохнула: — Мне извиниться, чтобы тебя не мучила совесть, или мы сойдемся на том, что я развита не по годам, и пойдем дальше?
Он сглотнул. Конечно, она права. Теперь уже ничего не исправить, и какие-либо драматические отступления с его стороны будут проявлением эгоизма. Так что он подавил очередной стон, когда подумал о том, что обо всем этом скажет Эйдан.
«Эйдан никогда не узнает. Потому что никогда не увидит Пруденс. Она уже никогда не станет подругой Мэдлин. После этой ночи она никогда уже не будет с тобой».
Он просто не мог себе этого представить. Но это было неотвратимо.
Как если бы она знала, о чем он думает, Пруденс повернулась и резко обвила его шею руками, прижалась к его груди, сердце к сердцу, и он держал ее, просто держал в своих объятиях, пока она всхлипывала без слез и дрожала.
Спустя несколько минут она подняла глаза и посмотрела на него.
— Мне так много нужно сказать тебе. Нам нужно еще немного времени. Так много я хотела узнать.
Он поцеловал ее в лоб и кончик носа.
— Что ты хотела бы узнать?
Она выдохнула, как будто собиралась с силами.
— Расскажи мне о сэре Колине.
Он пожал плечами.
— Я опубликовал кое-что из работ моего отца. Их оценили. Полагаю, что поскольку отец умер, то принц-регент решил посвятить в рыцари меня.
Она нахмурилась.
— Это не все. Расскажи мне всю правду.
Он посмотрел в сторону.
— Я бы не хотел обсуждать моего отца.
— Твой отец сделал тебя таким, каким ты стал. Ты никогда не сможешь отсечь его от себя. Так расскажи мне, как же твой отец смог сделать так, что тебя наградили без каких-либо усилий с твоей стороны. И расскажи мне чистую правду.
Он вздохнул и встретился с ней взглядом.
— Мисс Пруденс Филби, великий инквизитор…
— Ты тянешь время.
— Да, сэр. — Колин положил ее голову к себе на плечо, так, чтобы не видеть себя в ее залитых лунным светом глазах. А он-то думал, что нагим он оказался перед ней, когда разделся! — В действительности я не знал своего отца. Он отослал меня, когда умерла мама, так что воспитывала меня тетушка.
— Ты рос вместе с кузинами и кузенами. Я знаю эту историю.
— Как всякий молодой человек, я был разочарован. Хочешь верь, хочешь нет, вместе с моим другом Джеком мы натворили много дел. Отец не одобрил того, что я так мало занимаюсь, и практически постарался вычеркнуть меня из своей памяти. Он предпочитал думать, что меня вовсе не существует.
Она сжала его руку, но ничего не ответила.
Колин продолжал:
— После смерти отца я решил, что родовое поместье мне не нужно. Я предпочел веселую жизнь в Лондоне. Обо всем позаботился бы управляющий, но я подумал, что с делами отца лучше разобраться самому. Я собрал все его бумаги и изучил их. Я думал, что могу сложить их и переправить ученым в Бат, с которыми сотрудничал мой отец. В конце концов, они хотя бы знали, что со всем этим делать. Я уже почти сделал это, как случайно мне в руки попали листки, которые привлекли мое внимание. Отец, почерк которого всегда был таким аккуратным, писал так, словно руку его свело судорогой или он куда-то сильно спешил…
Я начал читать, и чувство было такое, что я слышу его голос своими ушами. Я вдруг ясно осознал, что он никогда больше не откроет эту дверь, не сядет за стол с остывшей трубкой в руках, захваченный мыслями, которые заставляли его забывать о табаке, еде, а иногда и о сне. Я понял, что он уже никогда не посмотрит на меня, как он обычно делал это, разочарованно и загадочно. В руках я держал часть его. Он мог умереть и покинуть меня, но в этой странице все еще жила его частичка. Я остался в его кабинете на месяц, перечитывая каждое написанное им слово.
Он покачал головой, удивляясь своим словам даже сейчас.
— Мой отец был очень интересным человеком. Как жаль, что понял я это, когда было уже слишком поздно.
— А что было на этом листке? — Она перешла на шепот, ей было тепло и комфортно в его объятиях.
— Поначалу я просто читал, не судил и не вдумывался в смысл, потом начал понимать, что же я читаю, разложил листки по всей комнате, классифицируя их по фактам, случайным мыслям или отвергнутым теориям. Места в комнате мне не хватило, и я перебрался в зал, запретив слугам мешать мне под страхом смертной казни. Я сортировал, читал и снова сортировал его записи, а потом я начал понимать ход мысли моего отца, то, что он хотел доказать всей этой информацией.
Он, тяжело дыша, уткнулся лицом в ее волосы.
— А потом я увидел, что он ошибался.
Ее руки крепче обняли его.
— Это была драматическая ошибка. Просто он взял немного левее, когда следовало сместиться вправо. А я обнаружил это свежим взглядом. Он бы понял свою ошибку, если бы прожил чуточку дольше.
Он выдохнул.
— Итак, я закончил его работу. Это было не трудно — закончить работу моего отца. Статья вышла под его именем, свое имя я указал только в рукописи. Я послал ее ученым в Бат на изучение. Публикации сопутствовал шумный успех, принц послал мне свои поздравления, и вот я неожиданно стал сэром Колином Ламбертом, ученым рыцарем! — Его голос вдруг осекся. — Что за бред!
