— Похвально, — сказал полковник, явно одобряя гостя, и тот подумал, что очаровать его не так уж трудно. Потерпим немного, и старый хрыч будет лежать кверху лапами, как такса, которой чешут живот.
То был истинный пир любви. Полковник умилился, узнав, что Ланселоту нравится его книжка, и благодарно поведал о встречах с тиграми, а также посоветовал, что делать, если завидишь носорога, сдабривая рассказ интересными случаями из жизни гну, жирафов и всех тех, чьи головы украшали комнату. Наговорившись вдоволь, он зевнул, попрощался и расстался с гостем в обстановке чрезвычайной сердечности.
Как мы уже говорили, обед был долгим, сытным, и, чтобы его утрясти, Ланселот решил прогуляться. Красота вечера и мысли о Гледис способствовали длине прогулки. Он провел на воздухе два часа, а вернувшись, обнаружил, что кто-то запер входную дверь.
Такой удар сломил бы слабого, но Ланселот был не так-то прост. Обнаружив, что взломать дверь невозможно, он решил разбить окно, что и сделал без особого шума, а потом, судя по запаху, оказался в кухне. Пытаясь найти в темноте выход в коридор, он услышал резкий, хрипловатый голос, ранивший чувствительный слух, хотя его неприятно поразил бы и самый нежный щебет.
— Кто там? — спросил голос. Ланселот понял, что нужна мягкость.
— Простите, — сказал он — Входная дверь…
— Кто там? — не унялся голос.
— Я здесь гощу, — продолжал Ланселот — Моя фамилия Бингли. Полковник Пэшли-Дрейк заказал мне свой портрет. Сейчас его не надо будить, но утром спросите, он подтвердит мои слова.
— Кто там?
Ланселот перешел от растерянности к раздражению. Если голоса тебя о чем-то спрашивают, они могли бы выслушать ответы.
— Мне кажется, — сухо заметил он, — что я только что представился, и…
— Ор-решек? — осведомился голос.
Ланселот лязгнул зубами. Гордому человеку нелегко признать, что он тратил время на задабривание какой-то птицы. Презрев бестактное и неуместное замечание: «Поскрребу головку», он ощупью нашел дверь и вышел.
Потом все было просто. Взбежав по ступенькам, он ворвался к себе и, не зажигая света, рухнул на постель, точнее, на что-то мягкое, что, по исследовании, оказалось полковником. Несколько ошеломленный беседой с попугаем, несчастный гость перепутал комнаты.
Он побыстрее слез с хозяйского брюха, но было поздно. Полковник проснулся и какое-то время пылко говорил на незнакомом языке.
— Какого черта? — перешел он на родную речь. На Ланселота снизошло вдохновение.
— Я все думал, — сказал он, — не написать ли вас во весь рост.
Полковник задрожал, словно собирался танцевать современный танец.
— И вы меня будите ради этого?!
— Я-а-а…
— Нет, ради этого? Я уже решил, что на меня свалился слон. Знаете, что бы я с вами сделал в Западной Африке? Застрелил, как собаку.
— Д-да?
— Можете не сомневаться. Там это просто.
— Расскажите мне про Западную Африку, — попытался умаслить его гость.
— К ч-черту! — отвечал хозяин. — Вон отсюда! Скажите спасибо, что вы не в дырках, как дуршлаг.
Что делала в это время Гледис? Трудясь над сонетом, она ощутила неясную тревогу, мешавшую добиться того, чтобы строчки были равной длины. С тех пор, как она проводила Ланселота, ее томили опасения. Любовь к нему уже породила шесть сонетов, балладу и полдюжины vers libre,[102] но все девушки считают возлюбленных слабоумными. Своему жениху она отпускала интеллект семилетнего ребенка. Если можно что-то напортить, он напортит. Только мысль о том, что портить у дяди нечего, разрешила его отпустить. Что нужно, в конце концов? Писать портрет, очаровывать дядю. Даже он на это способен.
Однако ей было не по себе, и она не очень удивилась, получив телеграмму, гласящую: «Приезжай можно скорей тчк нуждаюсь моральной поддержке тчк люблю зпт целую».
Она постояла, думая о том, что худшие страхи подтвердились. Потом пошла в спальню, сложила вещи и вызвала такси. Через двадцать минут она сидела в вагоне, а билет в Биттлтон лежал в ее сумочке. Еще через час и сорок пять минут она входила в сад при дядином доме. Там она сразу увидела жениха, шагавшего взад-вперед и чрезвычайно напоминавшего кошку на раскаленной крыше.
— Слава Богу! — вскричал он, кидаясь к ней. — Мне нужен твой женский ум. Я совсем запутался.
Гледис молча глядела на него.
— Вот факты, — продолжал Ланселот. — Ночью я прыгнул дяде на брюхо.
— Прыгнул на брюхо? — переспросила Гледис.
— Нечаянно, нечаянно! Но он обиделся. Понимаешь… — он быстро изложил события. — Но это бы ничего, если бы не сегодняшнее утро. Я вышел в сад покурить…
Он замолчал, услышав тот пронзительный звук, который издает кошка, если на нее наступить. Глаза невесты, обычно нежные, буквально метали пламя.
— Я же тебе сказала, не кури!
— Знаю-знаю, но я думал, он не заметит. Надо же покурить после завтрака! Зачем тогда завтракать? В общем, я закурил и не успел выпустить дым, как услышал голоса.
— Господи!
— Вот и я так сказал, прячась в кусты. К ним приближались двое, не станет же человек беседовать с самим собой. Хотя у Шекспира бывает. Гамлет, к примеру…
— Ланселот!
— Нет, Гамлет. Что, душенька?
— Не отвлекайся.
— Что ты, что ты! На чем я остановился?
— На том, что ты нырнул в кусты с сигарой.
— Ты ошибаешься. Нырнуть я нырнул, но без сигары. Услышав голоса, я уронил ее на газон.
Он помолчал. Гледис снова издала тот визг, какой издает домашняя кошка, если наступить ей на хвост тяжелым ботинком.
— Ты с ума сошел!
— Да-да, только ты помолчи, а то я собьюсь. Итак, эти двое подошли к лавровому кусту, за которым я сидел, и я невольно подслушал их беседу. Один из них был твой дядя, другой, вернее — другая, в виде шара, явно была кухаркой, так как они обсуждали меню обеда. Красота, а не меню! Дядя тоже так думал, он поддакивал, у меня текли слюнки, как вдруг кухарка заорала. Выглянув из-за куста, я увидел, что она указывает на газон. То есть на мою сигару.
Отчаяние охватило Гледис.
— Значит, они тебя поймали?
— Нет. Они меня не заметили. А главное, они не знали, чья это сигара. Судя по репликам, подозрения пали на садовника и шофера. Меня подозревать не могли, вчера я сказал, что не курю.
Гледис охватила ярость. Ну, что это? Едешь по жаре невесть куда, потому что жених в беде, а никакой беды и нет.
— Тогда чего ты волнуешься? — спросила она. — Зачем меня вызвал? У тебя же все в порядке.
Ланселот неназойливо ее поправил.
— Нет, душенька. Отнюдь не в порядке.
— Почему?
— Сейчас услышишь. По совету кухарки дядя отдаст сигару в полицию, чтобы сняли отпечатки пальцев.
