советы. Но она их не ценит. Предпочитает своего Моррисона. Да, жаль, очень жаль. Смотрите-ка! — воскликнул он, имея в виду Джулию Преббл.
Мяч ее пролетел над водой, но понимающий человек видел, что с ним не все ладно. Упал он в заросли. Она сердито обернулась, словно хотела сказать жениху, чтобы он не вертелся под ногами, когда она делает удар. Но его не было. Он ушел в клуб, где, как я позже узнал, выпил одну за другой шесть рюмок виски, а потом плакал на плече у бармена, объясняя ему, чем плохи женщины.
Эгнес напоминала Боадицею перед римским легионом. Она была торжествующей и властной. Я знал, о чем она думает. Если соперница оправится от шока, ей придется сделать не меньше шести ударов, тогда как Эгнес в этом месте довольствовалась четырьмя. Означало это, что она нанесет за матч всего тридцать семь ударов, а в таком случае мастерство и воля к победе не дадут ей проиграть.
Она прикинула на глаз дистанцию. Она раскачалась. Она медленно откинулась назад. Клюшка описала идеальную дугу, когда раздался голос Бессемера.
— Минуточку! — сказал он.
Слово это прозвучало в тишине, как выстрел. На Эгнес оно оказало такое влияние, что она подняла голову посреди удара; а мяч, стукнутый сверху, покатился по дерну, поколебался у воды, словно робкий купальщик, и упал в озеро.
— Ай-яй-я-яй, — сказала Джулия Преббл.
Эгнес не ответила. Она тяжело дышала носом. Потом повернулась к Смолвуду.
— Ты что-то сказал? — спросила она.
— Я просто хотел напомнить, чтобы ты расслабилась, — ответил он. — Алекс Моррисон придает огромное значение позе, но я считаю, что главное — расслабиться. Когда бьешь по мячу, мускулы должны…
— Ниблик, пожалуйста, — обратилась Эгнес к кэдди. Взяв клюшку, она взвесила ее на руке и быстро двинулась вперед, словно тигрица в чаще. До этих пор я относил Бессемера к вдумчивому, рефлективному типу. Сейчас он показал, что ему не чуждо и действие. Быстро, как молния, он нырнул головой вперед в густые кусты у восемнадцатой лунки. Вот он здесь, вот его нету. Угорь мог бы у него поучиться.
Шаг этот был прекрасно рассчитан. При всей своей силе, Эгнес боялась пауков. С тоской поглядев на кусты, она ткнула в них клюшкой, разрыдалась и оказалась в объятиях Макмердо, который все время следил за матчем с должной дистанции.
— О, Сидни! — причитала она.
— Ну-ну, — утешал он.
Не разжимая объятий, они ушли. По ее жестам я понял, что она ему все объясняет, требуя при этом, чтобы он сломал шею Бессемеру, а его жесты подсказали мне, что он рассказывает ей о своих обязательствах перед страховой компанией.
Вскоре они исчезли в начинающихся сумерках. Я крикнул Бессемеру: «Отбой!»
— Она ушла? — спросил он.
— Да.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
Он помолчал, потом прибавил:
— Нет. Это ловушка. Подожду немного. Я пожал плечами и покинул его.
Сумерки сгущались, пока Бессемер прикидывал, можно ли выйти из укрытия. На мостик он вступил почти в темноте и остановился, опершись о перила, чтобы как следует подумать.
Радость и скорбь смешались в его душе. Будущее сулило много такого, что претит тихим, мирным людям. Пока он здесь, придется сохранять свою бдительность, а в случае чего мгновенно сняться с места.
Это не так уж приятно. С другой стороны, из поведения Эгнес можно вывести, что помолвка расторгнута. Тут не захочешь, а обрадуешься.
Однако Селию он потерял. Сама эта мысль исторгла из него стон, и тот еще не умолк, когда на мостике послышались легкие шаги. К нему приближалась особа женского пола. Внезапно тишину нарушил крик.
Смолвуд истолковал его неправильно. Он решил, что на него кричит Эгнес, и, перемахнув через перила, кинулся в воду. Вынырнув и пытаясь за что-то ухватиться, он наткнулся рукой на мокрую, мохнатую субстанцию. Напоминала она то ли губку, то ли влажный ковер. Только ощутив острую боль в большом пальце, он понял, что это — пекинес Селии, кусавший его в счастливую пору до трех раз в неделю.
Бремя скатилось с души. Если здесь Пербрайт, здесь Селия. Она, не Эгнес, стоит на мостике. И он поспешил выбраться на берег, одновременно надеясь стряхнуть собачку.
Та укусила его еще раза два, но боль исчезла, когда он увидел глаза Селии. Они были круглые, большие, сияющие любовью.
— О, Смолвуд! — воскликнула она. — Слава Богу, ты здесь. Если бы ты не действовал так быстро, он утонул бы!
— Ну, что ты, — скромно сказал он. — Какая чепуха.
— Чепуха? Прыгнуть вот так в воду? Да за такие подвиги дают медаль.
— Присутствие духа, — объяснил Смолвуд. — У одних оно есть, у других его нет. Как это случилось?
— Из-за Сидни Макмердо.
— Из-за Сидни?
— Да. Пербрайт плохо себя чувствовал, и я попросила поехать за ветеринаром. Но Сидни сказал, что лучше дать ему портвейна. Мы налили целое блюдце, ему вроде бы понравилось. Потом он визгливо залаял и выбежал из дома. Вернулся он как во сне. Я решила с ним погулять. Когда мы дошли до мостика, он закачался и упал. Наверное, голова закружилась.
Смолвуд присмотрелся к пекинесу и различил сквозь мглу симптомы сильного похмелья.
— Конечно, — продолжала Селия, — я немедленно расторгла помолвку. Я вынесу человека, который любит подшутить. Я допускаю, что джентльмен не любит животных. Но или одно, или другое. Вместе — нет уж, это слишком.
— Так ты не выйдешь за Макмердо?
— Конечно.
— Какое совпадение! А я как раз не женюсь на Эгнес.
— Не женишься?
— Нет. Так что…
— Да, правда?
— Мы оба свободны, и…
— Вот именно.
— Селия!
— Смолвуд!
Взявшись за руки, они перешли мостик. Вдруг Селия вскрикнула, от чего пекинес часто заморгал.
— Ты не знаешь самого плохого, — проговорила она. — Он посмел сказать, что
— Каков подлец!
— Я знаю, что он лжет. Ты даешь только хорошие советы. Помнишь, насчет этой огромной собаки? Выпив вина, Пербрайт ее встретил и разрядил свои эмоции в две минуты. Теперь они лучшие друзья. Я
Смолвуд Бессемер снова взвесил все «за» и «против». Склонность давать советы освободила его от Эгнес. С другой стороны, если бы не эта склонность, Эгнес вообще не вошла бы в его жизнь.
— Знаешь, — сказал он, — Бог с ними, с советами. Надо будет попросить, чтобы мне дали другую работу — например, светские новости или детский уголок.
