родного брата, и в прошлом — как, например, во время той новогодней вечеринки, о которой он рассказывал, — всегда радовался его компании, однако сегодня мне захотелось уклониться от общения. Я чувствовал, что он будет слишком удивлен, обнаружив в доме вместо кузена с шевелюрой морковного цвета золотоволосого младенца. Возникнут неизбежные вопросы и подозрения, а мне это сейчас совершенно некстати.
Поэтому, чтобы избежать ненужной встречи, я тихонько сполз с кресла и спрятался за ним, надеясь, что Эгги, не застав никого, удалится.
И, конечно же, ошибся. Мне следовало лучше знать своего родственника. Эгги не из тех людей, которые покидают помещение, где есть шотландское виски, только потому, что никого не застали. Были бы напитки, а хозяева позаботятся о себе сами.
Он вошел и немедленно направился к буфету, словно почтовый голубь, возвращающийся в родную голубятню. Из-под кресла ничего не было видно, но я расслышал музыкальное бульканье, затем последовали глоток, еще бульканье, еще глоток и, наконец, третье бульканье. Намерения Эгги были ясны, как открытая книга: утолив острую жажду парой стаканчиков, он собирался теперь растянуть третий в свое удовольствие — так сказать, покатать на языке. Послышались неторопливые шаги по комнате, чирканье спички, до меня донесся аромат дыма. Значит, нашел мои сигары. В следующий момент случилось то, чего и следовало ожидать. Он подошел к моему креслу и со вздохом блаженства опустился в него. В комнате было лишь одно удобное место для отдыха с сигарой, и он безошибочно определил, какое.
Так мы и сидели: он — со всеми удобствами, а я — скрючившись в три погибели за спинкой кресла, словно несчастная жертва, замурованная в стену. Даже секретный военно-морской договор, хранящийся в сейфе адмиралтейства, вряд ли бывает спрятан столь надежно.
Возникла одна из тех ситуаций, которые хочешь не хочешь заставляют человека наморщить лоб и попробовать найти выход, и я совсем было уже приготовился этим заняться, когда вдруг послышался стук.
За дверью кто-то стоял.
— Входите, — откликнулся Эгги.
Я не мог видеть того, кто воспользовался его приглашением, но тот факт, что мой родственник встал, безошибочно указывал на женский пол гостя. Старина Эгги не из тех, кто вскакивает из удобного кресла, чтобы приветствовать мужчину. Раздавшийся вслед за этим голос подтвердил мои предположения: он был резкий и властный, но определенно женский.
— Добрый день! — произнес голос.
— Добрый день! — ответил Эгги.
— Вы хозяин?
— Э-э… нет.
— А похоже, чувствуете себя как дома.
— О, не беспокойтесь. Здесь живет некто Хавершот, а я, так сказать, его плоть и кровь. То есть, кузен.
— Понятно.
— Могу я от его имени — уверен, он бы и сам с радостью… — предложить вам немного подкрепиться?
— Что?
— Ну, то есть… глоток чего-нибудь. Шотландское виски очень даже ничего.
— Вы предлагаете мне спиртное? — В голосе прозвучала нотка возмущения.
— Совершенно верно.
— Послушайте, мистер…
— Эгги.
— Простите?
— То есть, Маннеринг.
— Так вот, мистер Маннеринг. Я не употребляю спиртного, и пришла сюда с целью собрать пожертвования в пользу Храма Нового Рассвета!
— Э-э… Как вы сказали?
— Вы что, никогда не слышали о Храме Нового Рассвета?
— М-м… что-то не припомню.
— А имя Лора Луэлла Стотт вам знакомо?
— Нет. Кто это?
— Патриотка Америки, которая помогает калифорнийцам выбраться из алкогольного болота.
— Да что вы говорите? — В голосе Эгги появилась заинтересованность. — Здесь есть такое болото? Чего только не встретишь в Америке! Неужели можно просто нагнуться и
— Я употребила образное выражение, — фыркнула невидимая собеседница.
— Так и знал, что тут какой-то подвох, — приуныл он.
— Сестра Лора Луэлла возвращает Калифорнию в лоно трезвости.
— Какой ужас.
Наступила тишина. Из следующей реплики я заключил, что гостья подвергла пристальному изучению внешность моего кузена.
— Боже мой! Как ужасно вы выглядите!
В ответ Эгги заметил, что не видит никакой нужды в переходе на личности. Однако она не унималась:
— У вас дрожат руки, а глаза — как у рыбы, выброшенной на берег. А кожа… Боже мой!
— Уж какая есть, — ответил он, как мне показалось, довольно холодно.
— И другой не будет, — воскликнула она, — во всяком случае, пока вы не перестанете топить себя в этой гадости! Знаете, что у вас в бокале?
— Э-э… «Белый чертополох».
— Черная смерть! А знаете, что сделала бы сейчас сестра Лора Луэлла Стотт, будь она на моем месте?
— Что?
— Вышибла бы этот бокал из вашей руки!
— Хм… — произнес он. Не уверен, впрочем, что это было не «ха». — Вышибла, вот как?
— Именно так! И была бы совершенно права. Потому что даже такая жалкая развалина, как вы, достойна шанса на спасение!
— Мне послышалось, вы сказали «жалкая развалина».
— Вам не послышалось!
— Ха! — произнес он на сей раз вполне четко.
Снова наступила тишина.
— Послушайте… — нарушил, наконец, молчание Эгги. — Послушайте, мисс…
— Прескотт.
— Мисс Прескотт. Вы, случайно, не хотите сказать… не сложилось ли у вас ложное впечатление… то есть, неужели вы настолько плохо разбираетесь в людях, что могли принять меня за…
Он замялся. Гостья усмехнулась.
— Если вы имеете ввиду…
— Послушайте! — снова начал Эгги. — Вот послушайте! Пробежали поросята по росе, простудились поросята, да не все. На Берджесс-стрит стоял Освальд и свистел в свисток. Кукушка кукушонку купила капюшон. Ну как?
Не думаю, что я сам смог бы достойно ответить на такое. Однако женщина нисколько не смутилась.
— Пф! — сказала она. — Детские забавы, да и только. Дурацкие скороговорки!
— Я и это могу! — обрадовался Эгги. — Дурацкие скорор… скороговорки. Вот! На Берджесс-стрит стоял Освальд в капюшоне и высвистывал по росе поросячьи скороговорки. Слышите? Все чисто! А вы тут
