мучительное, болезненное. Ушло волшебное, бывшее совсем рядом, — можно было даже коснуться, но нет, оно ушло, и теперь лишь спокойная озерная гладь, и рассвет, и купола Успенского собора улыбающиеся солнечным лучам и городу вокруг.
— Смотри! — один из них вытянул руку, указывая туда, где на воде колыхалось несколько лодок и в них стояли люди, глядя туда, где секунду назад возвышался неведомый храм или дворец. — Они тоже это видели! Тоже видели! Как же так?!
— Какая теперь разница? — равнодушно ответил другой и тяжело сел на доски причала.
— Но что это было?!
— Это… — человек закинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, — это была… какая-то… совсем другая история.
Несколько секунд они молчали, потом первый глухо спросил, и в его голосе была боль и обида:
— То существо… Город или что это было… Почему оно не пришло раньше?! Почему?! Только из-за порядка страниц?!
— Не знаю, — отозвался сидящий и посмотрел на утренний Аркудинск. — Может, потому, что разные живут в нем люди… Разные…
— Надо перетянуть ногу, а то ты кровью истечешь! — решительно произнесла Ксения, опускаясь рядом с Нечаевым. — Ничего, сейчас все сделаем… Все будет в порядке!
— Да уж… — Валерий повернул голову и взглянул на островерхие крыши особняка. — Но только теперь… чтоб его… и нам придется придумывать историю, черт возьми! А я… чтоб меня… какой из меня… к… м-да.
— Ох, Валерий Петрович, — бледно улыбнулась Ксюша сквозь слезы, — вы ни единой фразы не можете произнести без мата или проклятий.
— Ну, уж извини, черт подери! — Нечаев ухмыльнулся, коротко глянул на нее, но его взгляд тотчас уплыл прочь, к цветущим деревьям, и девушка повернулась и тоже взглянула туда, сама не зная, зачем.
Мирно, безмятежно цвела айва.
Для них.