type='note'>[150] . Это удовлетворение дает дорефлексивное чувство блаженного взаимопере- хода друг в друга, нерушимой целостности (холизм), безграничного единства [151] . Когда в духовности идет речь о мистическом единстве, погруженности в молитву, совершенной самоотдаче, океанических чувствах, экстазе и тому подобном, эти образы (если они не были осознаны) могут бессознательно доминировать над духовным процессом, что может привести к далеко идущей инфантил изации.
Желание. Отношение «мать — ребенок» развертывается именно в кормлении ребенка матерью. Благодаря ей «нужда» превращается в «желание». Теперь* «другой» может быть явлен ребенку в своем «бытии другим». Из нужды высвобождается присущая желанию динамика любви, благодаря которой я могу позволить другому быть другим. Одна из целей духовной жизни — отделение желания от нужды [152] . Это происходит в молитве. «Так фундаментально верующий постепенно не осознает более ни в чем различия между нуждой в Боге и самим Богом, кроме как в молитве. Молитва того, кто не доходит до чувства, что у него больше нет нужды в Боге, приобретает оттенок грезы» [153] .
Возможности юности
Детская духовность находится под знаком начала: еще столь многое возможно; еще не сформирована прочная система координат, в которой опыт мог бы обрести смысл; по большей части все происходит случайно; нет никакой завершенной целостности; детская духовность открыта влияниям [154] . В этом ее слабость: она может стать добычей злых сил. Но в этом и ее сила: дитя может узнать еще многое, и оно открыто тому, что ему еще не подходит. Эти два аспекта можно увидеть из двух примеров.
Первый взят из книги Риццуто «Рождение живого Бога» [155] .
Бернардина Фишер — 27 лет, замужем, мать троих детей. В придачу к физическим недомоганиям она страдает от депрессий и страхов, которые то и дело подталкивают ее к самоубийству. Она была первым ребенком совсем юной четы. Отец ее исчез при ее рождении, мать преследовала ее упреками.
Она чувствовала себя виноватой и беспомощной. Ее детство и юность были несчастны. Восемнадцати лет она вышла замуж. С этого момента ее жизнь, кажется, превратилась в копию жизни ее матери. Когда она оглядывается на свою жизнь, ее высказывания о родителях и о Боге оказываются параллельными.
Мои родители никогда не слушали меня; я не молюсь, потому что Богу нет до меня никакого дела.
[Мои родители] меня не любили; такую, какая я есть, Бог не может любить, я недостаточно хорошая.
Если б у меня были другие родители; как я была бы счастлива, если бы Бога не было.
Хотела бы я быть такой сильной, как раньше — моя мать; хотела бы я быть такой сильной, как Бог.
Я так сильно желала, чтобы моя мать любила меня; для меня очень важно, чтобы Бог любил меня.
Этот параллелизм между ее отношением к матери и к Богу примечателен. Тут произошел перенос: то, что пережили на различных стадиях своей жизни родители, в том числе в религиозной сфере, передалось их дочери. Это стало определяющим для ее первоначального духовного формирования [156] .
Другой пример — из Бесед с детьми Р. Лейнга [157] . Наташа спрашивает своего отца: «Что это за книга?» Ее отец отвечает: «Это Библия». Дальше разворачивается игра в вопросы и ответы:
Наташа: Что такое Библия?
Отец: Это книга, рассказывающая о Боге и о нас.
Н.: Она рассказывает о Боге?
О.: Да.
Н.: Это рассказы о Боге?
О.: Некоторые люди говорят, что это рассказы о Боге.
И:. Они действительно о Боге?
О.: Я не знаю.
Н.: Ты не прочитаешь мне один из них?
(Отец читает ей первые двадцать два стиха из Книги Бытия.)
Н.: И все это о Боге?
О.: Да.
Н.: На этих страницах — Бог?
(Она листает книгу и произвольно выбирает несколько страниц.)
О.: Да.
Н.: И на этой?
О.: Да.
И:. И на этой?
О.: Да.
Н.: И на этой?
О.: Да.
Н.: Похоже, Бог — на каждой странице.
О.: Ему давали разные имена, но на самом деле у Него не может быть имени; мы не можем назвать Его.
Н.: Знаю. Он — не девочка. (Пауза.) И не мальчик. (Пауза.) А ты не знаешь, Он девочка или мальчик?
О.: Нет.
Н.: Никто Бога не знает, а Он нас знает. И Себя тоже.
О.: Откуда ты это знаешь?
Н.: Я не знаю, откуда я это знаю.
О.: Но ты знаешь это.
Н. Да. И никто не может видеть Бога. Но Он может видеть нас и может видеть Себя. Он может быть здесь, в доме. Он может быть снаружи. Он может постучать в дверь. Но Ему надо громко стучать, чтобы мы Его услыхали, не так ли?
О.: Да.
Н.: Нет, мы не слышим, как Бог стучится (онаудрученно вздыхает).
Ему бы надо стучаться в дверь Бога.
О.: И где должна быть эта дверь Бога?
Н.: Откуда же мне знать, где дверь Бога?!
О.: Ты думаешь, Бог против того, чтобы мы вот так болтали о Нем?
Н.: Нет, Он не против. (Пауза.) Может, мы бы могли смотреть сквозь Него, как сквозь твои очки (смеется — серьезно, вопросительно). (Пауза.) Как по-твоему?
О.: Я не знаю. (Пауза.) Смотреть сквозь Него, а Его не видеть… (Задумчиво.)
Н.: Он может видеть Себя. Мы не можем Его видеть. Некоторые боги могут Его видеть. Он может видеть нас.
(Произнося это, она листает Библию.)
За сегодняшний вечер я не смогу заглянуть на каждую страницу, а то я засижусь допоздна и устану. Так что теперь я, пожалуй, пойду, папа.
О.: Ладно, Наташа [158] .
Здесь поражает атмосфера искренности и свободы. Перенос имеет место и тут, но он, кажется, скорее открывает, чем закрывает, скорее приглашает, чем создает препятствие. В параллель к этой атмосфере открытости мы видим непринужденную манеру говорить о Боге, в которой роли неожиданно переворачиваются: отец пару раз говорит «я не знаю», когда речь заходит о Боге, тогда как Наташа
