— Но свара была мощная! Я сразу понял, как только началась вся эта петрушка. Чисто сработано! — сказал он, отдуваясь и вытирая рукавом вспотевшее лицо.
Жорж больше не появлялся.
Только один раз, спустя полгода, Боцман встретил его случайно. Но лучше бы этой встречи никогда не было!
Зимняя канавка
Умер во время блокады живший в этом доме художник Афанасий Дмитриевич Ветров. Это был симпатичный маленький старичок, веселый и общительный. Талантом Афанасий Дмитриевич не отличался. Писал, правда, портреты, но сам относился к своим работам скептически. Сознавал свою неспособность по-настоящему проникнуть в живую человеческую душу и любил говорить:
— Я родился камешком. В такой фактуре «божья искра» поселиться не может.
Жил, однако, Афанасий Дмитриевич, не жалуясь на жизнь, в достатке. Получал кое-какие заказы на копии с работ других художников. Делал их добросовестно, а подчас даже мастерски.
В годы ранней молодости Афанасий Дмитриевич подавал большие надежды. Он занимался тогда в мастерской знаменитого художника Архипа Ивановича Куинджи. Старый учитель относился к даровитому юноше дружески-любовно, как отец к сыну, и проявлял трогательное, заботливое участие в жизни своего ученика.
Когда Афанасию Дмитриевичу исполнилось двадцать пять лет, полюбил он красивую девушку — дочь довольно состоятельных родителей. Она ответила на его признание не так горячо, но, быть может, ее нежные чувства были смягчены застенчивостью и смущением.
С кем же поделиться влюбленному своими крылатыми юношескими мечтами, как не с учителем и другом?! Конечно, Архип Иванович Куинджи знал об этой любви. Увидев однажды, в каком блаженно- бестолковом состоянии находится его юный друг, старый художник невольно рассмеялся:
— Ну, Афонюшка, я вижу: ты на седьмом небе от счастья!
— Ох, Архип Иваныч! Архип Иваныч! — только и повторял, захлебываясь от восторга, влюбленный. — Ни когда не забуду нынешней встречи! Ах, если бы я был великим художником, — написал бы этот сиреневый вечер у Зимней канавки.
— Ну, уж будто сиреневый? — усомнился Куинджи.
— Честное, благородное слово, — совершенно сиреневый. Хотите, перекрещусь?
— Так напиши, раз душа просится. Удача, мой дружок, никому не заказана.
— Что вы, Архип Иваныч, дорогой! Где мне! Это только ваша рука-волшебница может сотворить такое…
Через неделю после этого разговора, в день рождения Афанасия Дмитриевича, посыльный от художника Куинджи принес поздравительный листок и пакет, перевязанный шелковой тесьмой. Когда Афанасий Дмитриевич развернул бумагу, в его руках оказалась миниатюра, обрамленная тонкой реечной рамкой. Горбатый мостик через Зимнюю канавку, легкое течение воды, арка Эрмитажа — все окутано поразительно мягкой, глубокого тона сиреневой дымкой. В перспективе — гранит Невы, темно-сиреневые контуры ее далекого берега. На нем угасают последние отсветы поздней вечерней зари. В глубине два силуэта: юноша и девушка. Они в движении — идут вдоль чугунной ограды Зимней канавки, взявшись за руки.
— Господи, боже мой! — прошептал Афанасий Дмитриевич.
Он был так потрясен и взволнован, что у него подкосились ноги и он сел на свой убогий диванчик. Час или два держал он перед глазами чудесный этюд Куинджи. На миниатюре была запечатлена самая счастливая страница жизни Афанасия Дмитриевича.
Через два года Куинджи умер. А еще раньше — вышла замуж за богатого фабриканта любимая девушка Афанасия Дмитриевича. Но память о прекрасном художнике и друге, память о счастливых днях любви осталась.
Афанасий Дмитриевич не расставался с картиной. Он даже заказал столяру сделать из палисандрового дерева специальный этюдник с двойным дном и всюду носил «Зимнюю канавку» с собой. Она лежала там, завернутая в фольгу, под легким шерстяным одеяльцем, перевязанная шелковой тесьмой. Не проходило дня, чтобы он не любовался ею. Она волновала воспоминаниями о днях юности, прекрасных мечтах, долгих надеждах, о счастье, которое не состоялось.
Во время войны Афанасий Дмитриевич отказался эвакуироваться из города и остался один в квартире. Его соседка по комнате проводила мужа в армию, а сама выехала с ребятами на Урал. С ней уехала и Авдотья Семеновна — пожилая женщина, которая вела немудреное хозяйство художника. Перед отъездом они долго уговаривали Афанасия Дмитриевича отправиться вместе с ними, но он сказал так:
— Бросьте, тетеньки, агитировать! Я тут родился на невских берегах, тут и помру. А немцам в Ленинграде все равно не бывать!
Он умер на рассвете вьюжного и темного февральского дня. Может быть, он последний раз захотел посмотреть на свою «Зимнюю канавку». Миниатюра лежала теперь всегда рядом с ним, около подушки. Но его ослабевшая рука не удержала картину, и она упала за диван. Афанасий Дмитриевич еще думал о том, как бы ее достать, не подозревая, что осталось всего несколько мгновений жизни.
Близких родственников у художника не было, а с дальними уже давно прекратились всякие связи. Чужие, незнакомые люди завернули его маленькое, невесомое тело в чистую простыню и увезли на салазках.
Имуществом старика никто не интересовался, да и ценности оно никакой не представляло.
Вскоре прогнила, обвалилась на окнах фанера. Ветер пошел гулять по беспризорному, осиротевшему жилищу, радуясь его запустению, завалил снегом, залил дождевой водой, все покоробил, покрыл плесенью и грязью.
Поздней весной тысяча девятьсот сорок второго года управдом и дворник обходили опустевшие квартиры своего дома. Они пустили на топку ветхую, трухлявую мебель Афанасия Дмитриевича, а всякую мелочь свалили в корзину, и управдом приказал дворнику снести эту корзину в жактовский сарай.
В июне сорок четвертого года вернулась из эвакуации Авдотья Семеновна. Поплакала в комнате у Афанасия Дмитриевича, нашла забытые на антресолях альбомы с эскизами да этюдник и взяла их на память о старике. А много позже довелось ей подружиться с семьей Барановых. Увидела она, как хорошо рисует Аня, взяла да и подарила ей и альбомы и этюдник из палисандрового дерева, на крышке которого был выгравирован олень. Только заветную картину художника Куинджи они в потайном отделении не нашли. Картина пропала.
Знал об этом секрете, помимо Авдотьи Семеновны, еще один человек — нынешняя мачеха Котьки — маникюрша Рита — пустая, взбалмошная женщина. Была она в молодости очень красива, и Афанасий Дмитриевич писал с нее заказной портрет. Но позировать она не умела, вертелась, зевала от тоски и скуки. Афанасий Дмитриевич, пытаясь привлечь ее внимание, рассказывал ей во время сеанса разные интересные случаи из жизни художников. Между прочим, рассказал как-то и всю биографию своего этюдника.
Хотя Рита ничего не понимала в живописи, но «Зимняя канавка» ей очень понравилась. Вероятно, этому способствовала и сама история создания картины. Рита даже хотела купить ее, но Афанасий Дмитриевич замахал руками:
— Ой, нет, моя красавица! Это часть моей души! Разве можно продавать!
Рита полюбовалась этюдником из золотисто-желтого палисандрового дерева с изящно выгравированным на нем оленем, заглянула и в секретное отделение, куда прятал художник свою реликвию. Все это настолько развлекло натурщицу, что Афанасий Дмитриевич в тот же вечер закончил работу.
