И Боцман, верно, вернулся.
Однажды Игорь играл с ребятами на маленьком настольном бильярде. В окно он увидел, как по двору ступает мешковатая фигура, размахивая длинными руками.
Игорь выскочил во двор с кием в руке.
— Привет, Боцман! — крикнул он громко. Мешковатая фигура обернулась.
— Привет!
— Не хочешь ли сыграть партийку на бильярде? Боцман покосился на кий.
— А где?
— Да здесь, в клубе.
Боцман поднял глаза и увидел сверкающую надпись над входом.
— «Клуб школьника», — прочитал он и, тряхнув плечами, сказал: — Я пока еще не школьник, но любого обставлю. Идем!
Часа полтора он играл, меняя одного партнера за другим, оставаясь победителем. Потом ребята предложили ему осмотреть клуб.
— Айда! — сказал Боцман. — Потопали…
Его повели через комнаты для кружковых занятий. Каждый старался показать то, что казалось ему наиболее важным: юннаты — свой комнатный сад, спортсмены — гимнастические снаряды, любители музыки — гитары, домры и балалайки.
Боцман одобрительно кивал головой и все трогал руками. На мандолине он даже немножко потренькал, словно хотел оценить качество инструмента.
В библиотеке-читальне Боцман долго стоял перед репродукцией «Зимней канавки», почесывая голову, но ничего не сказал и пошел дальше. Удовлетворенные его вниманием, экскурсоводы повели Боцмана в зрительный зал.
В этот же день был созван экстренный совет штаба отряда. Разговор шел о Боцмане. На совете впервые присутствовала Клавдия Петровна. Она сообщила ребятам, что, по настоянию милиции, Боцмана приняли в ту же, школу, в которой учатся Толя Силаев, Игорь Бунчук и другие тимуровцы.
— Отныне, — подчеркнула Клавдия Петровна, — Леонид Рогачев — член вашего коллектива. Всем отрядом вы взяли его на поруки. Это смелый, но очень ответственный шаг. Теперь вам надо хорошо продумать, ребята, как изменить злую судьбу этого парня, как сделать его настоящим человеком…
Заседание совета штаба продолжалось долго. Боцман ничего об этом не знал. Виктор Гуляев, Минька и Котька увезли его в яхт-клуб на Крестовский остров.
В этот вечерний час Финский залив был чист и ясен. Солнце прочертило по взморью сверкающие водяные дороги. Они уходили вдаль, к горизонту, и по ним, провожаемые криками чаек, неслышно скользили белые паруса.
Минуты перед разлукой
У вагона № 6 скорого поезда «Ленинград — Москва» собралась большая группа провожающих. Даже клуб в этот вечер опустел; были брошены все игры и занятия. Остался один дежурный.
Девочки пришли с подснежниками и фиалками.
Аня собрала цветы в один букет и, передавая Грише, слегка стесняясь ребят, сказала:
— Не забывай нас!
— Что ты? Разве я могу забыть своих друзей!
Он оглядел окружавших его ребят долгим ласковым взглядом. Ему хотелось сказать: «Я вас очень люблю всех! Мне так невыносимо грустно расставаться с вами. Или садитесь вместе со мной в вагон, или я сейчас выйду с вами на Невский и никуда не поеду!»
Эти тягостные минуты разлуки были для Гриши тяжелы и обычные слова прощания: «Пишите! Не забывайте!» — не выражали его истинных чувств. Поэтому он просто протянул вперед руки, схватил Толю Силаева, крепко обнял его, Игоря, Костю, других ребят… Подошел к Ане.
— Может быть, когда-нибудь и увидимся снова?
— Может быть… Спасибо, Гриша!
— За что?
— За разное… Ну, хотя бы за телеграмму с Зеленого Мыса.
— А! — улыбнулся он. — Ты догадалась? Это коллективное творчество.
Из окна Буданцеву махала рукой мать.
— Гриша! Осталась одна минута.
— Сейчас, мама!
Он увидел плачущую Наташку и подбежал к ней.
— Прощай, Наташа! Нам так и не удалось поговорить…
Она уткнулась носом в платок, не отвечая. Он потрепал ее ласково рукой по плечу.
— Прощай!
И вскочил на подножку.
Поезд тронулся. Ребята пошли по перрону, с каждой секундой убыстряя шаг, потом побежали рядом с вагоном, махая шапками и руками.
— Гриша! Приезжай в Ленинград! Пиши нам! Не забывай!
Кончилась платформа, и красный фонарь в руке проводника стал удаляться все дальше и дальше. Наконец он ушел вправо за железнодорожное депо, и его не стало видно.
На площади Восстания, огибая сквер и не умолкая, шуршал поток машин. Впереди был многолюдный и шумный Невский проспект. В глубине его, освещенная предзакатным солнцем, розовела Адмиралтейская игла.
— Пойдем пешком? — спросил Игорь, тихо трогая за рукав Толю Силаева.
— Пойдем!
Он не трогался с места. Ему показалось, что он слышит далекий гудок паровоза, который увозил его друга.
— Эх! — тяжело вздохнул Игорь и стал щипать кончик своего носа, который и без того был красным, — так ему досталось сегодня.
Костя с сочувствием посмотрел на товарищей, развел руками:
— Ведь вот какое дело, а? Был с нами Гриша Буданцев — и вдруг… трах-бах… нет!
Никто даже не улыбнулся.
Их догнали девочки. В руках они держали добрых полдюжины эскимо.
— Ребята, подсластите горечь разлуки! — сказала Тося, протягивая мальчикам эскимо. — Кто хочет?
— Буданцев любил мороженое, — сказал Костя и вздохнул. — Не догадались купить в дорогу. Шляпы!
— А помните, как Гриша однажды… — начал было Толя и замолчал, услышав у себя за спиной судорожное всхлипывание.
Он обернулся.
Сзади шла Наташка, кусая носовой платок. В руке у нее таяло и расползалось по пальцам мороженое.
— Что с тобой, Наташа? — спросил Силаев.
— А ничего такого! — живо ответила за нее Тося. — Она у нас девочка нервная и впечатлительная.
