другому в высшем кризисе эсхатологического теперь. Следует отметить, однако, отличие от современных параллелей: в гностической формуле понимается, что, хотя и брошенные во время, мы имеем исток в вечности, и цель потому также в вечности. Это ставит внутренне космический нигилизм гносиса против метафизической основы, которая полностью отсутствует у его современного двойника.
Еще раз возвращаясь к современному двойнику, позвольте обдумать наблюдение, которое должно поразить близко изучавших 'Время и бытие' Хайдегтера, этот наиболее глубокий и все еще самый важный манифест экзистенциальной философии. Хайдеггер развивает там 'фундаментальную онтологию ' согласно моделям, в которых Я 'существует', то есть создает свое собственное бытие в акте существования, и из них проявляются как объективные корреляты несколько значений Бытия вообще. Эти модели выражаются в многочисленных фундаментальных категориях, которые Хайдеггер предпочитает называть 'экзистенциалями'. В отличие от объективных 'категорий' Канта, они выражают первичные структуры не реальности, но осознания, то есть не познавательные структуры мира данных объектов, но функциональные структуры активного движения внутреннего времени, благодаря которым поддерживается 'мир' и Я имеет место в качестве длящегося события. 'Экзистенциали' имеют, следовательно, все и каждая, глубоко временное значение. Они являются категориями внутреннего или ментального времени, истинного измерения существования, и они выражают это измерение в его временах. Пусть это будет случайным, но они должны выразить и распределить между собой три пласта времени -- прошлое, настоящее и будущее.
Итак, если мы попытаемся расположить эти 'экзистенциали', категории существования Хайдеггера, под эти три заглавия, так как это возможно сделать, мы сделаем потрясающее открытие -- во всяком случае, то, что потрясло меня очень сильно, когда во время появления книги я попытался начертить диаграмму в классической манере 'таблицы категорий'. Это открытие в том, что колонка под заголовком 'настоящее' осталась практически пустой -- по меньшей мере как модели 'рода' или 'достоверного' существования, которое нас интересует. Я спешу добавить, что это чрезвычайно сокращенное утверждение. Действительно большое дело сказать об экзистенциальном 'настоящем', но не как о независимом измерении, поскольку экзистенциально 'род' настоящего есть настоящее 'ситуации', которая полностью определима с точки зрения связи Я с 'будущим' и 'прошлым'. Это мелькает, так сказать, в свете решения, когда проектируемое 'будущее' вызывает ответную реакцию у данного 'настоящего' (Geworfenheit) и в этой встрече составляет то, что Хайдеггер называет 'моментом' (Augenblick): непродолжительный момент является временной моделью этого 'настоящего' -- создания двух других пластов времени, функцией от их непрерывной динамики, а не независимым измерением для обитания. Однако обособленное от этого контекста внутреннего движения само по себе просто 'настоящее' обозначает отречение от родовой связи будущее-прошлое в 'заброшенности' или 'отказе' говорить, любопытстве и анонимности 'обывателя' (Verfallenheit): неудача напряжения истинного существования, род ослабления бытия. Действительно, Verfallenheit, отрицательный термин, который также включает значение дегенерации и упадка, является определенной 'экзистенциалью', присущей 'настоящему' как таковому, показывающей ее как производную и 'недостаточную' модель существования.
Таким образом, наше оригинальное положение утверждает, что все релевантные категории существования, которые делают возможной достоверность Я, попадают в коррелирующие пары под заголовками прошлого или будущего: 'сущность', необходимость, становление, заброшенность, вина -- экзистенциальные модели прошлого; 'существование' после настоящего, ожидание смерти, заботы и решения -- экзистенциальные модели будущего. Настоящего не остается для родового существования, чтобы на нем задерживаться. Выпрыгнувшее, так сказать, из прошлого, существование проецирует себя в будущее; сталкивается с конечным пределом, смертью; возвращается от этого эсхатологического взгляда на ничто к своей абсолютной сущности, неизменной характеристике ее уже происшедшего становления, там и тогда; и выполняет это со своим порожденным смертью решением, в котором сосредоточилось теперь прошлое. Я повторяю, не существует настоящего для обитания, только кризис между прошлым и будущим, указанный момент между ними, балансирующий на лезвии решения, толкающего вперед.
Этот бездыханный динамизм оказался ужасным для современного ума, и мое поколение в Германии в двадцатые и тридцатые года поддалось ему в большой степени. Но в этом исчезновении настоящего как держателя родовой сущности, в его уменьшении до негостеприимной нулевой точки просто формального решения существует загадка. Какая метафизическая ситуация стоит за этим?
Здесь уместно сделать дополнительное наблюдение. Существует, прежде всего, помимо экзистенциального 'настоящего' момента, настоящее положение вещей. Разве совместное с ним настоящее не предоставляет 'настоящее' другого рода? Но мы уже слышали от Хайдеггера, что вещи в
