— А что, — спросил старец, — считаете ли вы себя святыми или праведными за добро, которое делаете?
— Святыми? — удивились женщины. — Какие мы святые или праведные?! Мы величайшие грешницы. Помолись о нас, святый отче, да помилует нас Господь!
Преподобный преподал им свое благословение и удалился в пустыню, благодаря Бога за полученное вразумление. Женщинам он не сказал ни слова о своем видении, боясь, как бы не повредить им своей похвалой.
Подобно Макарию Великому, и святому отшельнику Питириму Ангел возвестил однажды, что, несмотря на его подвиги, он не достиг еще той святости, как одна послушница, живущая в общежитии в монастыре. По внушению Ангела святой Питирим отправился в указанный монастырь. Придя туда, он попросил игумению показать ему всех сестер обители. Когда все явились и начали подходить под благословение, святой Питирим сказал:
— Нет ли еще сестры?
— Есть, — сказала игумения, — но ее нельзя привести, она наполовину безумная, и мы ее терпим в монастыре только из сострадания.
Святой все-таки велел ее привести. Пришла она в жалком рубище, со сбитым платком на голове.
— Где ты была, мать? — спросил святой.
— У выгребной ямы лежала.
— Что же ты, мать, лучшего места не нашла?
— Да лучшего места я и не стою.
Святой Питирим позволил ей уйти, а затем, обращаясь к игумении и сестрам, сказал:
— Ваш монастырь имеет неоценимое сокровище: эта смиренная сестра ваша есть великая угодница Божия.
Услышав это, все сестры взволновались. Одна призналась преподобному, что часто била сестру; другая всячески поносила ее; третья относилась к ней с величайшим презрением, не считая ее даже за человека; четвертая призналась, что часто нарочно выливала на нее помои. Сестры хотели тотчас же попросить прощения у обиженной, но та, узнав об их намерении, тайно оставила монастырь, избегая славы, которая погубила бы ее. Господь сказал: '…Всяк возносяйся смирится, и смиряяйся вознесется' (Лк.14:11).
Июнь 1909 г
В настоящее время не только среди мирян, но и среди молодого духовенства начинает распространяться такое убеждение: будто бы вечные муки несовместимы с беспредельным милосердием Божиим, следовательно, муки не вечны. Такое заблуждение происходит от непонимания дела. Вечные муки и вечное блаженство не есть что-нибудь только извне приходящее. Но все это прежде всего внутри самого человека. …Царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21). Какие чувства насадит в себе человек при жизни, с тем и отойдет в Жизнь Вечную. Больное тело мучается на земле, и чем сильнее болезнь, тем больше мучения. Так и душа, зараженная различными болезнями, начинает жестоко мучиться при переходе в Вечную Жизнь. Неизлечимая телесная болезнь кончается смертью, но как может окончиться душевная болезнь, когда для души нет смерти? Злоба, гнев, раздражительность, блуд и другие душевные недуги — это такие гадины, которые ползут за человеком и в Вечную Жизнь. Отсюда цель жизни и заключается в том, чтобы здесь, на земле, раздавить этих гадов, чтобы очистить вполне свою душу и перед смертью сказать со Спасителем нашим: '…Грядет сего мира князь и во мне не имать ничесоже' (Ин.14:30). Душа грешная, не очищенная покаянием, не может быть в сообществе святых. Если бы и поместили ее в рай, то ей самой нестерпимо было бы там оставаться и она стремилась бы уйти оттуда.
Действительно, каково немилосердной быть среди милостивых, блудной — среди целомудренных, злобной — среди любвеобильных и т. д.
Один бедный учитель попал однажды на великосветский обед. Посадили его между генералами. Неловко он себя чувствовал: с ножом и вилкой не так обращался, как его высокие соседи; подвязал салфетку, видит, нехорошо, другие соседи не подвязывают, положил на колени, а она предательски на пол соскользнула, пришлось нагибаться и поднимать с пола. Блюд было много, учитель от некоторых отказывался, так как не знал, как к ним приступить. Весь обед сидел он как на иголках и только мечтал, когда же все кончится. Остальные вели себя как дома, все блюда отведали, весело разговаривали, смеялись. Наконец обед кончается. После десерта несут последнее блюдо: маленькие стаканчики, наполненные какой-то беловатой жидкостью, поставленные в большие стеклянные чашки. Подали сначала генералу, сидевшему рядом с учителем, тот взял и поставил рядом с собою. Учителю очень хотелось пить, взял он стаканчик и выпил залпом. Не особенно вкусно показалось — вода теплая с мятой. Но каково было смущение бедного учителя, когда он увидел, что все стали полоскать рот и никто эту воду не пил. Вконец смущенный, встал он из-за стола и в глубине души дал клятвенное обещание никогда не бывать на великосветских собраниях.
Если уж на земле так неприятно быть не в своем обществе, то тем более на Небе.
Сильно распространен теперь неправильный взгляд на муки вообще. Их понимают как-то слишком духовно и отвлеченно, как угрызения совести. Конечно, угрызения совести будут, но будут мучения и для тела, не для того, в которое мы сейчас облечены, но для нового, в которое мы облечемся после Воскресения. И ад имеет определенное место, а не есть понятие отвлеченное.
В городе X. жил один молодой офицер, ведущий пустую, рассеянную жизнь. Он, кажется, никогда не задумывался над религиозными вопросами, во всяком случае, относился к ним скептически. Но вот что однажды произошло. Об этом он сам рассказывал так: 'Однажды, придя домой, я почувствовал себя плохо. Лег в постель и, кажется, уснул. Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в каком-то незнакомом городе. Печальный вид имел он. Большие полуразрушенные серые дома уныло вырисовывались на фоне бледного неба. Улицы узкие, кривые, местами нагромождены кучи мусора — и ни души. Хоть бы одно человеческое существо! Точно город был оставлен жителями ввиду неприятеля. Не могу передать это чувство тоски и уныния, какое охватило мою душу. Господи, где же я? Вот, наконец, в подвале одного дома я увидел два живых и даже знакомых мне лица. Слава Тебе, Господи! Но кто же они? Я стал усиленно думать и вспомнил, что это мои товарищи по корпусу, умершие несколько лет тому назад. Они тоже узнали меня и спросили: 'Как, и ты тут? ' Несмотря на необычность встречи, я все-таки обрадовался и попросил показать, где они живут. Они ввели меня в сырое подземелье, и я вошел в комнату одного из них. 'Друг, — сказал я ему, — ты при жизни любил красоту и изящество, у тебя всегда была такая чудная квартира, а теперь?' Он ничего не ответил, только с бесконечной тоской обвел глазами мрачные стены своей темницы. 'А ты где живешь?' — обратился я к другому. Он встал и со стоном пошел в глубь подземелья. Я не решился следовать за ним и начал умолять другого вывести меня на свежий воздух. Он указал мне путь. С большим трудом я выбрался, наконец, на улицу, прошел несколько переулков, но вот перед глазами моими выросла огромная каменная стена, идти было некуда. Я обернулся — позади меня стояли такие же высокие мрачные стены, я находился как бы в каменном мешке. 'Господи, спаси меня!' — воскликнул я в отчаянии и проснулся. Когда я открыл глаза, то увидел, что нахожусь на краю страшной бездны и какие-то чудовища силятся столкнуть меня в эту бездну. Ужас охватил все мое существо. 'Господи, помоги мне!' — взываю я от всей души и прихожу в себя. Господи, где же я был, где нахожусь теперь? Унылая однообразная равнина, покрытая снегом. Вдали виднеются какие-то конусообразные горы. Ни души! Я иду. Вот вдали река, покрытая тонким ледком. По ту сторону какие-то люди, они идут вереницей и повторяют: 'О горе, о горе!' Я решаюсь переправиться через реку. Лед трещит и ломается, а из реки поднимаются чудовища, стремящиеся схватить меня. Наконец я на другой стороне. Дорога идет в гору. Холодно, а на душе бесконечная тоска. Но вот вдали огонек, какая-то палатка разбита, а в ней люди. Слава Богу, я не один! Подхожу к палатке. В сидящих там людях я узнал моих злейших врагов. 'А, попался ты нам, наконец, голубчик, и не уйдешь от нас живым', — со злобной радостью воскликнули они и бросились на меня. 'Господи, спаси и помилуй!' — воскликнул я. Что же это? Я лежу в гробу, кругом меня много народа, служат панихиду. Я вижу нашего старого священника. Он отличался высокой духовной жизнью и обладал даром
