Потрогала
Булочка была свежей. Мягкая, дальше некуда.
– А как ты его прикончила? – убрал руку.
– Дурак, – равнодушно констатировала. – Я же сказала – он застрелился.
– А за что прикончила?
– Еще до замужества, я еще к тебе ходила, он дал мне тысячу баксов и оставил в своей квартире с N.
Изумленно оглянул с ног до головы.
– Ты спала с ним?! – N был известен каждому россиянину, имевшему глаза и уши.
– Да. Если бы я отказалась... Да ты знаешь.
Она безучастно смотрела в потолок.
– Как здорово! – голос Смирнова стал подчеркнуто ровным. – Оказывается, я с самим N сметану месил.
– Если бы он узнал про это... Я так боялась, что ты станешь ходить за мной и умолять вернуться. За тебя боялась.
Она лгала.
– Так ты Мишу из-за этой тысячи баксов до самоубийства довела? За то, что продал?
– Не за тысячу баксов, а за семь. N спал со мной семь раз. И семь раз Миша меня бил.
– Любил, что ли?
– Да. По-своему.
Продолжала лежать безучастно. Он развел последний мостик. Отклеил бедро от ее бедра.
– Так как он все-таки умер?
– После второй тысячи и второй пощечины, я собрала вещи и уехала к себе, в Балашиху. Тебе звонила, ты сказал, что подумаешь. Не успела трубку положить, как он явился. Миша... Сказал, что застрелится, если с ним не поеду, если не вернусь. А я злая была, из-за твоего Руслика-Суслика. И, положив ногу на ногу, сказала: 'Зачем стреляться? Сыграй лучше в рулетку' – у него револьвер был. Он, не говоря ни слова, выщелкнул из барабана все пули, кроме одной, крутанул и в висок стрельнул сходу. Ну, я, конечно, поехала с ним. Поспали, конечно, перед отъездом, по-особенному поспали, как в первый раз. Через месяц N пришел опять. Миша увел меня на кухню, и сказал три слова, только три. Он сказал полувопросительно: 'На тех же условиях?' Ты просто не представляешь, какая тугая жизнь вокруг встала! И для меня, и для него. У меня сердце забилось, я вся прозрачная сделалась, матку даже свело, сладко так. И он тоже весь дрожал. Глаза сумасшедшие, улыбка дьявольская. Пожал мне руку неживыми пальцами – вся жизнь, видимо, в голову ему ушла – и выскочил на улицу, двери не закрыв. Ты знаешь, если бы не этот уговор, N больше бы не пришел, я ему холодно отдавалась, и спал он со мной только лишь затем, чтобы Миша свое место знал. А в тот раз, в третий, я такая была, что он сначала даже испугался. 'Что это с тобой? – спросил. – Влюбилась, что ли?' Я не ответила, набросилась, целовать стала и все прочее, а видела только Мишины глаза, и как он поднимает револьвер, прижимает к виску, и стреляет. И знаешь, когда я видела, как двигается курок, я всем сердцем хотела, чтобы выстрела не было, чтобы был щелчок, как в прошлый раз. Я хотела, чтобы был простой щелчок, хотела только из-за того, чтобы это повторялось снова и снова...
– И это повторялось еще пять раз?
– Да. Видимо, я очень сильно хотела, чтобы это продолжалось.
– А N? Он отстал потом?
– Да. Испугался. Он знал, что Миша – третий мой покойник.
Его рука соскользнула в самое приятное в мире ущелье. Направилась к верховьям. К источнику наслаждения. Мизинец, оказавшись в нем, опьянел.
– А где он сейчас?
– Миша? В чистилище, наверное. Он был далеко не ангел, скорее наоборот.
– Нет, Александр Константинович.
Потрогала. Булка черствела на глазах.
– Его срочно вызвали в Москву, приедет только вечером. Ты сможешь остаться у меня до обеда. Но если кто-нибудь увидит тебя здесь или даже рядом с коттеджем, он тебя закажет.
Булку как распарили.
– В самом деле?
– Не сомневайся. Люди, у которых десятки миллионов, с такими, как ты, особо не церемонятся.
– Черт... Мне это нравится. Сладостно спать с такой женщиной и вдвое сладостнее делать это под высоким напряжением. Так, наверное, Миша с тобой спал после очередного выстрела в висок.
– Почему ты меня не любишь? – она не слушала.
– Я тебя люблю, очень люблю... – смешался он. – Но мне не хочется становиться твоим идеалом, не хочется, потому что не смогу. И еще я – нищий. А ты дорого стоишь.
– Ты просто боишься.
