далее «превращенный предмет» — обэриутский шкап, который претерпевает обратную трансформацию в № 26.
— Боль мою пронзила / кость, — Тема перехода в «обратный мир» тонко выражена Введенским и на уровне «грамматики поэзии»: подлежащее и дополнение различимы здесь только интонационно и исходя из порядка слов. Магическое значение кости (наряду с ее значениями здесь как сути, основы) встречается у Введенского в № 25 (см. примеч.).
— …как пушинка / или жук… / …насекомых и наук… — Интересно соположение противостоящих друг другу не только у Введенского, но и у других поэтов его круга, особенно у Олейникова, мотивов насекомых (мира природы) и мира науки. Ср. примеч. к №№ 7 и 23.
— …я сказал смешную фразу / чудо любит пятки греть. — Отметим метапоэтическое и философское значение этого отрывка, в котором бессмысленная фраза, произнесенная героем в экстремальных условиях светопреставления и имеющая креационный эффект (ср. след. стих: Свет возник… и т. д.), характеризуется как «смешная».
— …через час исчез. — В связи с мотивом исчезновения см. примеч. к № 20.
23. Четыре описания*
Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст). Сохраняем авторское написание слова деньшик. Возможно, об этом сочинении Введенский писал Хармсу из Борисоглебска. 6 декабря 1932 г.: «Третий день подряд пищу некоторую вещь. Написал уже страниц 8–9, а конца еще нет».
— Отметим связь произведения с рассказом «Три смерти» Л. Н. Толстого, упоминаемого, кстати, в тексте.
— «…В этой вещи восемь действующих лиц, авторских ремарок нет. Четверо — покойники, рассказывающие о своей смерти — когда, при каких обстоятельствах и как они умерли. Четверо других действующих лиц — Зумир, Кумир, Чумир и Тумир. Кто они — трудно сказать, может быть, это ангелы-хранители четырех покойников, лучше назовем их вестниками — буквальный перевод слова αγγελοι. Термин „вестники“ введен Л. Липавским. Введенский только в одном месте называет умерших, рассказывающих о своей смерти, покойниками: Да, покойники, мы пьем из невеселой чаши… В остальных случаях он пишет: 1-й, 2-ой, 3-ий и 4-ый умир.(ающий). Почему такая странная запись — точка после умир., окончание слова — в скобках? Т. Липавская дала интересное и, по- видимому, правильное объяснение. Ведь они уже умерли, они уже на том свете, там же, где Зумир, Кумир, Чумир и Тумир. Поэтому Введенский ставит точку после „умир“; одинаковые окончания двусложных имен вестников с того света и части слова „умирающий“ связывают вестников с покойниками, рассказывающими о своей смерти. При этом они уже умерли и одновременно они умир.(ающие) и рассказывают о своей смерти.
…Каждое из четырех описаний заканчивается актом смерти и указанием года. Это не случайно: Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени. („Серая тетрадь“, 1, Время и смерть. 1932). Для каждого из умир.(ающих) время, то есть год смерти, различно, но когда они умерли, это уже не важно: Теперь для нашего сознанья / нет больше разницы годов… Они уже умерли и они же — умир.(ающие) — рассказывают о своей смерти: они живые в акте смерти, когда время останавливается» (Я. С. Друскин).
— Зумир… Тумир… — В добавление к сказанному выше Я. С. Друскиным заметим, что эти имена представляются нам связанными анаграмматически и иконически с обозначением 3-го (или Третьего) умир.(ающего), а Чумир — с обозначением 4-го (или Четвертого). Кроме того, сопоставление с рифмой мир: кумир (№ 5, см. примеч.) позволяет предположить зашифрованность в этой серии имен значимого для Введенского слова мир (ср. одноименное произведение, № 21). Таинственные кумиры появляются, кроме того, в № 14 (см. примеч.).
— Существовал ли кто? — Ср. радикальное сомнение в существовании своего собеседника, выражаемое ВТОРЫМ и третьем Разговоре (№ 29.3), — см. примеч., а также отрицание Фоминым присутствия Носова (№ 19, с. 146).
— …кем их секунды смерены. — См. примеч. к № 3.
— Прерву тебя… и т. д. — Ср. аналогичную формулу в № 20.9.
— Луна с лупой… / …Мы спим, мы спим. — Ср. сходное соположение на с. 147 (№ 19, см. примеч.).
…ни пауков и ни ворон… / …лежат как мухи на спине. / …Не разглядеть нам мир подробно… — По поводу «бестелесности» насекомых, см. примеч. к № 7 и особенно к № 19 (с. 138); ср. последнее примеч. к данному произведению.
— ничтожно все и дробно. — См. примеч. к № 19, с. 146.
«…Мысль Введенского все время движется в противоположениях, причем противоположные члены оппозиция отождествляются. Коммуникации предполагает контакт, то есть связь. Введенский утверждает наиболее тесный контакт, но находит его в „бессвязности мира“ и в „раздробленности времени“». В «Разговорах» Л. Липавского: «….я убедился в ложности прежних связей…» (см.: Приложение VII, 39.1. — М. М.). Тогда же, в 1934 году, он сказал: «Я понял, чем я отличаюсь…» (см.: Там же, 39.12. — М. М.). О «мгновенности» жизни писал еще Кьеркегор, его последняя вещь — «Листки», под названием «Мгновение». До Кьеркегора об этом говорил и Паскаль: «Большинство людей вообще не живут, так как живут или в воспоминаниях, то есть в том, чего уже нет, или в ожидании будущего, то есть в том, чего еще нет.»
В «Серой тетради» эта «дробность» и «рассыпание» мира понимается как «мерцание» мира: …Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названия <…>, то движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь) («Серая тетрадь». — См. № 34. — М. М.).
В прозаическом заключении стихотворения Колоколов, написанном в то же время (1932 год), снова идет речь о дробности мира и времени, причем объединяется с иероглифом свечи (см.: Там же. — М. М.) (Я. С. Друскин). — См. также примеч. к № 29.7.
— На столике свеча дымится… — По поводу соположении эсхатологических мотивов, с которыми у Введенского обыкновенно сопряжен образ свечи, с эротическими см. примеч. к № 20. Образ вянущей свечи (Свеча завянет — немного далее) повторяется, при подобном же соположении, в восьмом Разговоре (№ 29.8).
— Растения берёт он в руки / и украшает ей живот… — Ср. совершенно схожую образность в № 19, с. 143 (см. примеч.). Чрезвычайно любопытна просвечивающая сквозь эту образность универсальная символика плодородия. Не менее интересно сочетание цветами музыки (ее он украшает) в следующем стихе, при том. что в других произведениях содержатся указания как на хтонический (см. № 29.2 и примеч.), так и на эдемический (№ 19, с. 115) характер музыки у Введенского. Цветы, с их амбивалентной семантикой растительного цикла (ср. образность, связанную с их вознесением в прологе № 19 — Священный полет цветов) играют в этом сочетании роль своеобразного посредника между двумя сферами значений понятия музыки у Введенского.
— Свеча завянет… — См. немного выше.
— …где бьет ночной прибой… / …пену волн… — См. по поводу этой
