и автора научной фантастики Фреда Хойла…)
Дальнейшее, после Клаузиуса, развитие понятия энтропии связано с именем австрийца Людвига Больцмана (1844-1906).
Автор работ практически по всем областям физики Больцман ввел в 1872 Н-функцию, характеризующую состояние замкнутой макроскопической системы, и показал, что с течением времени Н-функция не может возрастать (Н-теорема). Отождествив Н-функцию с энтропией S (с обратным знаком), Больцман связал энтропию с термодинамической вероятностью W.
Согласно Больцману, S = klnW. Эта формула украшает памятник Больцману в Вене. Еще лучшим памятником служит то, что его имя носит универсальная постоянная k.
А мы отметим пока, что именно в его работах сошлись энтропия и вероятность.
Проникновение этих понятий в научную среду было крайне драматичным. Прежде всего - 'тепловая смерть' Вселенной. Для того чтобы представить, как эта концепция воспринималась в годы ее оформления, нужно обратиться к интеллектуальной атмосфере девятнадцатого века. Хоть и начавшийся мясорубкой, учиненной военно-бюрократической машиной Наполеона, век этот оказался временем торжества прогресса.
Девятнадцатый век, казалось, подтверждал воззрения Тюрго, Кондорсе, Канта на развитие общества. Запрещалась морская работорговля, отменялось крепостное право и рабство негров, входили в жизнь пароходы, железные дороги и телеграф. Улучшение освещения - масло в фонарях сменялось газом, а потом и электричеством, - шло рука об руку с внедрением просвещения. Ведшиеся с применением самых совершенных средств истребления Крымская война и Гражданская война в США, казались не предвестием катастроф грядущего, а досадными рецидивами прошлого.
И тут в благолепие прогресса, сияющей дороги к усложнению и счастью, вторглось представление о неубывании хаоса, о ПРЕДСКАЗАННОЙ НАУКОЙ 'тепловой смерти' Вселенной. Нет, не о Светопреставлении религий, за которым следует новая жизнь среди новых небес и на новой земле. О научной, ощутимой и безысходной всеобщей гибели, хоть и весьма отдаленной, но абсолютно неминуемой.
Создатель концепции прогресса Тюрго был защитником неравенства, видя в нем основу развития. Тепловая же 'смерть' - это триумф равенства, состояние наивысшей энтропии, в котором нет места движению ни в одной из форм, известных науке рубежа позапрошлого и прошлого веков.
И осознавали это не только ученые. Обратимся к чеховской 'Чайке'.
Вот монолог Нины Заречной в эпизоде с вставной пьесой нарочито плохого литератора: 'Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, свершив свой печальный круг, угасли… <…> Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно….'
Если перечитать письма Антона Павловича, относящиеся к публикации 'Чайки', мы узнаем, что цензуру смущал спокойный взгляд близких на сожительство актрисы и литератора; Театрально-литературный комитет усматривал ненужный 'ибсенизм'. Но 'тепловая смерть', трактуемая, правда, скорее в гностическом духе, не вызывала возражений ни у кого, даже у официальной государственной церкви - видимо, слишком уж была распространена эта концепция.
Но вспомним самоубийство сына К. Э. Циолковского, вызванное, по мнению биографов, ужасом грядущей 'тепловой смерти'. Ведь действительно, для сторонников материализма, весьма распространенного в интеллектуальных кругах того времени, прекращение молекулярного движения из-за достижения максимума энтропии означало ВСЕОБЩУЮ гибель. Жизнь делалась бессмысленной для человека, склонного к
