«Чего вообще добивался Сталин в 30-е годы своими действиями и своей политикой? Каковы были его стратегические цели?»
Любые попытки критики Суворова без анализа проблемы в целом и без попытки ответить иным, нежели он, образом на поставленные им вопросы обречены на неудачу. Собственно, никакая научная дискуссия не может строиться на критике одного автора без критического рассмотрения исследуемой им проблемы в целом. Если это, конечно, не уточняющая критика, когда принципиальных претензий к автору нет, а речь идет о корректировке отдельных деталей.
Алексей Исаев в своей книге 2006 года делает заявку на решение, по существу, той же самой задачи, что и Михаил Мельтюхов в статье 1996 года, — анализ концепции Суворова. Причем заявку, далеко идущую и многообещающую: «Претензии к Владимиру Богдановичу — это не указание мелких недочетов, а критика самой методологии построения доказательств».
Последние слова особенно пикантны, поскольку Исаев критикует Суворова методами, никакого отношения к научным не имеющими. И дело не только в постоянном хамстве (например, введение к книге озаглавлено «А врать-то зачем?»)[498].
В книге Исаева вообще отсутствует описание состояния научной проблемы. Нет не только библиографии по теме и ссылок на других историков, нет вообще упоминаний о том, что кто-то, кроме него и Суворова, занимался исследованиями в этой области. Эта научно-информационная стерильность забавно контрастирует с декларированными во введении намерениями автора: «Предлагаемая читателю книга — это не только полемика с Суворовым, это попытка написать своего рода энциклопедию войны, дать базовые знания о принципах ведения боевых действий и применения оружия и боевой техники»[499].
Может, «энциклопедию войны» и можно писать, не используя научную литературу, но с критикой Суворова этот трюк точно не проходит. Хотя способ, которым критик избавил себя от необходимости возражать многочисленным коллегам Суворова и вообще давать обзор обсуждаемой проблемы, нельзя не признать остроумным.
Надо еще отметить, что книги Суворова, хотя и написаны военным историком и вообще военным специалистом, собственно войну оставляют за кадром. Ход военных действий и анализ событий Второй мировой войны с точки зрения военного искусства Суворова не интересуют. Проблема, которую он поднял первым и в решение которой оказались вовлечены десятки других историков, — это проблема в большей степени политической, нежели военной истории. Она состоит не в том, как и какими средствами Сталин воевал, а в том, как, какими средствами и с какой стратегической целью он готовился к войне. Поражение Красной Армии лета 1941 года — с точки зрения Суворова, результат не военного, а политического просчета. При ином внешнеполитическом планировании Сталина, при ином анализе политической ситуации и, как следствие, при иных принятых сроках действий те же самые военные меры могли привести и к запланированным Сталиным успехам.
Исаев то ли действительно не понимает сути проблемы, на которую он замахнулся, то ли лукавит. Во введении он пишет: «Историческая наука, несмотря на отсутствие специфических символов, как математические… является не менее сложной наукой, требующей вдумчивого и серьезного подхода и определенных профессиональных навыков. В этом я убедился по собственному опыту, потратив несколько лет на изучение законов оперативного искусства, методов исторического исследования, документов и книг о той войне»[500].
Знание законов оперативного искусства, конечно, не может помешать правильному анализу политической истории СССР 30-х годов, но использование только этого знания делает задачу такого анализа неразрешимой — даже если бы Исаев удосужился ее поставить. Об этом, однако, и речи нет, что само по себе ставит под сомнение уверенность автора в том, что ему удалось изучить методы исторических исследований.
В книге Исаева собственный анализ предвоенной политической ситуации и намерений Сталина отсутствует напрочь. А методы, которыми он пытается добиться поставленной перед собой цели, довольно экзотичны.
В первой главе «Конкурс наступательных планов» Исаев замахивается на то, что ему кажется одним из основных тезисов Суворова: «Он (Суворов. — Д.Х.) утверждает, что у СССР наличествовал только наступательный план освободительного похода»[501].
Исаев возражает: «Однако за кадром остался вопрос, у кого они были оборонительные. Все планы войны крупных держав — участников двух мировых войн двадцатого столетия были наступательными. Причем наступательный характер не зависел от того, кто являлся инициатором войны. Для военного планирования это было абсолютно безразлично, планы вопрос очередности объявления войны не рассматривали. Оборонительными были только планы мелких стран, основной линией планирования в этом случае была упорная оборона в надежде на то, что могущественные союзники сокрушат напавших на страну-карлика противников»[502].
По этой схеме получается, что все крупные европейские державы перед Второй мировой войной имели только наступательные планы, то есть все они в равной степени (а не только СССР и Германия, как утверждает Суворов) готовили агрессии против соседей и в равной степени виновны в разжигании мировой войны. И на этом фоне военные планы СССР ничем не выделялись. Версия экзотическая и нуждающаяся в доказательствах.
За этим утверждением следуют пять страниц рассказа о действиях мировых держав в Первой мировой войне, а затем автор переходит, наконец, ко Второй.
Он рассказывает о том, что польский главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы, «несмотря на очевидный факт, что Германия сильнее Польши и, возможно, нанесет основной удар не по союзнику Польши Франции, а по самой Польше, заложил в план не только оборонительный элемент, удержание всей территории Польши, но и наступательный элемент, удар по немецкой группировке в Восточной Пруссии»[503].
Из сказанного совершенно не следует, что Польша и Франция изначально готовили неспровоцированное нападение на Германию и именно этой идее было подчинено (как это происходило, по мнению Суворова, в СССР) предвоенное польское военное планирование. Далее следует рассказ о том, что «31 мая 1939 г. французский генеральный штаб начал разработку плана наступления на фронте между Мозелем и Рейном, который должен был стать основой военных действий против Германии»[504].
Что ж, если военный план был продиктован изначальными агрессивными намерениями Франции против Германии, а не был элементом плана по противодействию угрозе со стороны Германии, то да, этот факт может работать на тезис Исаева о равной агрессивности будущих участников мировой войны. А если нет, то нет. Чтобы выяснить это, нужно как минимум связать появление этого плана (ровно за два месяца до нападения Германии на Польшу!) с политической ситуацией того времени в Европе и с политическими намерениями французского правительства. Но об этом у Исаева ни слова.
Следующий пример касается Финляндии: «Вы будете смеяться, но у Финляндии в 30-е годы тоже был наступательный план: предусматривалось наступление в глубь СССР. По этим планам линия Маннергейма отражала удар с юга, а финская армия наступала по всему фронту на восток в Карелию. Когда война уже была на пороге, благоразумие взяло верх, и 9 октября 1939 г. войскам дали указание готовиться к обороне, но с оговоркой, что при необходимости нужно будет провести наступательную операцию в районе Реболы, отодвигая границу от самой узкой части Финляндии»[505].
Это все очень интересно, но из сказанного совершенно не вытекает, что финское военное планирование носило изначально агрессивный характер. Наоборот — совершенно очевидно, что все действия были продиктованы оборонительными намерениями и обусловлены угрозой со стороны СССР.
Однако Исаев делает общий вывод: «Как мы видим, со времени Первой мировой ничего принципиально не изменилось — как «плохие парни» в лице Германии, так и «хорошие парни» в лице Польши, Франции, Англии и даже Финляндии имели наступательные военные планы. Почему в этом ряду СССР должен был быть исключением?»
Стоп. А о чем, собственно, речь? Исаев показал, что военные планы Польши, Франции и Финляндии предполагали в определенных случаях переход в наступление. При этом он не привел совершенно никаких
