— Куда это ты, красотка, на ночь глядя? — игриво спросила толстая женщина, соседка из седьмой квартиры. Она работала дворником и считала своей обязанностью быть в курсе всего происходящего в доме.

— К подруге, — ответила Анна. Ей вдруг стало жарко, будто внутри разожгли печь.

Стоило взмахнуть рукой, как остановился первый же автомобиль. Это был когда-то серебристый, а теперь весьма потрепанный «Форд Фокус» — задняя дверца помята, одна из фар разбита.

— Проспект Вернадского, — проговорила Анна, волнуясь.

— Нет проблем, — ответил водитель, молодой симпатичный парень с косой челкой, падающей на лоб.

Анна скользнула в салон, где приятно пахло терпким мужским одеколоном и немного — кофейными зернами. Водитель обернулся, приветливо улыбаясь, и его правильный профиль показался ей смутно знакомым.

— Добрый вечер, — сказал он с легким акцентом, Анна не разобрала, каким, немецким, что ли.

— Добрый вечер, — ответила она и, открыв сумку, достала зеркальце, посмотрела на свое отражение.

Пробок на дороге не было. Слава богу, по ночам люди спят. Через полчаса они уже были на месте.

Вылезла из автомобиля. Торопливо пошла, придерживая воротник пальто, по пустой улице.

«Огради меня от моих желаний, — подумала Анна, покупая в ночном магазине белые розы. — Наверное, только в России можно поздним вечером купить цветы», — промелькнуло в голове.

Дашину квартиру она отыскала без труда.

Та открыла дверь с заспанным, но обворожительным лицом — таково необъяснимое свойство красивых женщин. Улыбнулась, взяла цветы, прижала к груди. Узкое лицо на фоне бледных бутонов и само казалось цветком.

Даша не глядя опустила розы на стол, некоторые упали, и она присела на корточки, чтобы их собрать.

— У меня и ваза-то только маленькая, для ландышей. Я в нее салфетки ставлю, когда гости приходят. Мне не дарят цветов, я всем говорю, что не люблю их.

Подняла последнюю розу, повертела в руках, глянула в окно. Там стоял весенний вечер. Задела локтем стопку лазерных дисков, они посыпались вниз, Даша досадливо обернулась:

— Который день собираюсь навести порядок, перебрать, подписать все это, половину можно выкинуть… но валяюсь на диване и смотрю в потолок. А на него и смотреть-то стыдно, весь в трещинах, его надо срочно красить, или натяжной делать. Или подвесной.

Даша барабанит пальцами по подоконнику, отодвигает лежащий на полу диск босой ногой с покрытыми темно-лиловым, почти черным лаком ногтями. Детским движением заправляет темные волосы за ухо, в мочке белеет жемчужина, идеально ровная, успокаивающе искусственная. Даша не смотрит на Анну, разглаживает подол длинного домашнего платья. Анна не смотрит на Дашу, она пытается усмирить сердце, колоколом бухающее в горле, приставляет пальцы к вискам, чтобы хоть на миг остановить головокружение… Губы у нее дрожат, колени трясутся. Она растерянно разворачивается и идет к дверям, переступая через зеленые стебли. Слышит за спиной звон разбивающегося стекла. Даша опрокинула чашку, холодный чай разлился прозрачной лужицей у ее босых ног, на полу лежат осколки с красивым узором из переплетенных ромашек.

— Я такая дура. Прости меня. Даже не поблагодарила за цветы. Какие чудесные туфли, можно примерить? — Розу она так и сжимает в руке.

Анна снимает туфлю на высоком каблуке, надевает Даше, чья кожа кажется тонкой, как тесто для пахлавы. Переводит дыхание, надевает вторую, Даша делает несколько неуверенных шагов к большому зеркалу, рассматривает свое отражение, они встречаются в зеркале глазами.

— У тебя прекрасный вкус, дорогая, — говорит Даша и подходит ближе.

От ее тела идет ощутимый гул, как в метро перед прибытием поезда, и жар — Анне кажется, она обожжет ладони, дотронувшись до ее лба, светлеющего ровной полоской под черной густой челкой. А Даша все говорит, никак не может остановиться:

— Пришла какая-то газовая служба с проверкой оборудования. Два молодых парня, очень похожие друг на друга, у них такие глаза, просто огромные, редкого цвета — зеленого. Как изумруды. У обоих. Я так обрадовалась, что стала смеяться, смеялась долго, они уже ушли, а я все смеялась. Правда, забавно? А еще пела песню: «О-о-о, зеленоглазое такси…» Вот так, но я ведь хорошо пою?

Анна молчит. А Даша продолжает:

— Скоро будет лето, очень скоро, я так люблю лето. Лето — это большая белая тарелка с золотым ободком, или нет, лето — это корзина, увитая цветными лентами… Или нет, лето — это пляжная сумка из прозрачного пластика в сине-желтую полоску, на дне толстый детективный роман, шлепанцы-вьетнамки с бусиной на перемычке, шорты из обрезанных джинсов, яркий лак для ногтей и майка на лямках. Много черешни, абрикосов, холодного крымского шампанского, оно нагреется в пляжной сумке, но можно положить рядом широкогорлый термос с кубиками льда… Хотя нет, термос не поможет. Тогда уж лучше клубничную «Маргариту», крюшон в узбекской дыне и персиковую «Маргариту», туфли из тонких ремешков на платформе, солнечные очки, длинное шелковое платье…

Даша встревоженно смотрит и открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, и Анне приходит в голову, что с того момента, как она позвонила в дверь, сама она произнесла всего пять слов: «Прости, что я без приглашения».

Она не представляет, что делать дальше, она никогда раньше… Но тут Даша, смущенно улыбаясь, осторожно берет ее за руку и сплетает свои обжигающе горячие пальцы с ее ледяными. Блестящие глаза спокойно и ласково смотрят на нее. Анна чуть поворачивает голову и дышит в маленькое ухо, закрывает и открывает глаза, по-детски щекоча ресницами, и тогда Даша наконец замолкает…

И тогда говорит уже Анна:

— У тебя такие красивые волосы, завиваются кольцами… Можно накрутить на палец… Сколько получится оборотов? Давай попробуем… Десять с половиной, почти одиннадцать… Как у мудреного замка?, дополнительные пол-оборота — для блокировки. Оказывается, я люблю кудри — только свои терпеть не могу. Не помню уже, почему. Недавно приснилось, что я умерла и очутилась в другом мире. Там я ходила кудрявая, длинноволосая, и брови были такие, как есть. И одета была странно — в детстве моя одноклассница носила китайскую шерстяную кофту, просто ужасную, с узором из домиков и собачек, а я ей страшно завидовала и мечтала о такой же, с зелеными деревянными пуговицами. Весь сон то застегивала ее, то расстегивала, и пуговицы были зелеными, и собачки те же. И домики на месте, да.

Анна скользит по простыне абрикосового цвета, простыни кажутся прохладными, ее грудь покрывается крупными мурашками. Даша прикасается к ней губами. Большие напольные часы отбивают двенадцать ударов, порывом ветра распахивает форточку, и Анна закрывает глаза, вновь уплывая, уносясь, возносясь…

— Какие тебе снятся сны, — говорит Даша чуть позже, — страшные… Я люблю страшные сны… После них веселее живется…

Они устроились вдвоем на широком подоконнике, уже почти утро, начинает светать.

Открыли бутылку вина, у Даши нашлась, от старых времен, Анна отметила, что вино кисловатое, но какая разница.

— А я, — продолжила Даша, — периодически боюсь утратить связь с реальностью: начать раздеваться прямо в кафе… или рассказывать прохожему о своей личной жизни. Понимаешь?

— Понимаю, — ответила Анна, сделала глоток и погладила Дашу по голове.

Даша прижалась к лицу Анны своей щекой. Было тепло и уютно, было трогательно.

— Я бы съела что-нибудь, — удивилась сама себе Анна.

— Закажем пиццу? Или роллы? Что предпочитаешь?

Даша прошла в комнату, вернулась с кучей глянцевых проспектов, предлагающих доставку готовых блюд на дом.

— И кино посмотрим, — предложила она, — ты как относишься к Одри Хепберн?

— Очень хорошо, — ответила Анна, — просто замечательно отношусь! Однажды она спасла меня

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату