из него выпал чек на его имя в 50.000 долларов при записке, отбитой на машинке, с извещением о препровождении чека и о том, чтобы в четверг он, Липман, прибыл на Восточный вокзал, причем указывался час отхода поезда и N купе в одном из международных вагонов 1-ого класса.
У Липмана захватило дух. Только сейчас он вспомнил, что Дикис, отвозя его ночью домой, упомянул и об этом чеке, не называя только суммы его и еще о каких-то ценных бумагах, предназначенных для обеспечения его, Липмана, как члена тайного всемирного израильского правительства.
Чек и перспектива грядущих благополучий, окрылив подавленный дух, до неузнаваемости переменил настроение Липмана.
Дальше – будь, что будет. Он посмотрит. А теперь открываются великие возможности для использования прелестей жизни. Кто бы другой мог дать ему их, кроме этих безумных сатанистов? И первое благо, о котором со страстным вожделением помыслил Липман, были женщины. До сего времени из экономических расчетов он довольствовался случайными встречами с 'профессионалками', но он всегда мечтал о связях более прочных и с женщинами из интеллигентной среды. В Париже много молодых, привлекательных русских беженок. Многие из них лишились своих мужей, отцов, братьев, женихов, чуть не сплошь все голодные, ищущие заработка и не всегда находящие его… В этой среде он непременно попробует найти свое 'счастье'… А пока в четверг надо отправляться с Дикисом в Совдепию. Перспектива не из приятных…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Будучи несколько лет назад в Белграде, я во время прогулки по центру города неожиданно увидел на книжном развале небольшую книжку, изданную в 1932 году на русском языке. Книга выглядела потрепанной – ее, по-видимому, усердно читали наши эмигранты. Ее автор – Родионов был мне совершенно неизвестен, но книга своим содержанием меня весьма заинтересовала. Открыв бумажную обложку, я обнаружил на титульном листе дарственную надпись. Кому же подарил автор свое произведение? Оказалось, самому Александру Карагеоргиевичу, королю сербов, хорватов и словенцев, который, как известно, многое сделал для русских беженцев, поселившихся после гражданской войны в Югославии.
После того как сербские друзья прислали мне ксерокопии заинтересовавшей меня книги, я принялся искать сведения об ее авторе. В Российской Национальной библиотеке нашлось несколько произведений Родионова, вышедших в России до революции. Кое-что содержали мемуары, посвященные гражданской войне. Но из этих разрозненных сведений нельзя было составить ни биографию Родионова, ни представить его творческий путь. И тут случайно один знакомый литературовед подсказал мне, что имя писателя фигурирует в полемике, разгоревшейся с подачи А.И. Солженицына относительно авторства 'Тихого Дона'. Эта подсказка оказалась верной и плодотворной.
Она вывела меня на статью В.Н. Запевалова 'Литературная судьба Ивана Родионова' и его книга 'Тихий Дон', напечатанную в Петербурге в 1994 году в четвертом выпуске малотиражного научного сборника 'Studiorum Slavicorum Monumenta'. В этой статье я, к своей великой радости, нашел много нужных биографических данных. Еще больше их оказалось в предисловии к переизданной в 1997 году повести Родионова 'Наше преступление'. Ее автор – журналистка Г.П. Стукалова долго собирала материал о писателе, которого она считает причастным к созданию 'Тихого Дона'. Дополнив опубликованные сведения небольшими собственными находками, я излагаю их, прежде чем сосредоточиться на самой книге и оценить ее с историко-публицистической и художественной стороны.
Казачий писатель Иван Александрович Родионов родился 21 октября 1866 года, в царствование Александра II, на Дону, в станице Камышовской, в семье, по выслуге получившей дворянство. Он воспитывался в Елизаветградском кавалерийском и Новочеркасском юнкерском училище, которое окончил по первому разряду в 1887 году и был выпушен хорунжим, беспорочно прослужив затем целых 15 лет в донских казачьих частях, не участвуя, однако в каких-либо военных действиях.
В 1901 году Родионов вышел в отставку, поселился в Москве и женился на художнице Нине Владимировне Анзимировой, дочери издателя бульварной 'Газеты-копейки'. В этом браке родились двое сыновей: Ярослав, журналист, погибший в Великую Отечественную, и Владимир, будущий архиепископ Серафим. Однако совместная жизнь супругов не сложилась и после развода Родинов женился на новгородской дворянке Анне Алексеевне Кованько, поселился в ее имении Устье под Боровичами и занял место земского начальника. Отставной офицер оказался хорошим предпринимателем, наладив в имении добычу глины и угля. Его соседом был М.В. Родзянко, председатель Государственной думы в 1911-1917 гг.
Но не с этим либералом и двурушником, направлявшем заговор против Государя и законного строя, сблизился верноподданный монархист и благочестивый православный христианин Родионов. Его друзьями стали другие исторические личности того времени: епископ Вольский Гермоген (Долганов) и иеромонах Илиодор (Труфанов), которые ввели Родионова в церковные и сановные круги Петербурга и Москвы. После революции первый из них за свою верность Христу принял мученическую кончину от большевиков – его утопили в 1918 году в Сибири. Второй, наоборот, отрекся от Бога и пошел на сотрудничество с гонителями веры.
Вместе с Гермогеном и Илиодором Родионов оказался втянутым в борьбу с Григорием Распутиным, поддавшись влиянию тогдашней оппозиционной пропаганды, которая сознательно превратила Распутина в исчадие ада и злого гения императорской семьи, каковым он на самом деле ни в коем случае не являлся. Как и многие, монархист Родионов искренне верил, что ради спасения самодержавия следует всеми способами удалить Распутина от двора. Однако убийство Распутина оказалось сигналом к масонскому февральскому перевороту и последующей, страшной трагедии для нашего Отечества.
В заговоре против Распутина Родионов не участвовал, ибо он в это время сражался с немцами. Как есаул 39-й особой казачьей сотни он принимал участие в военных действиях на Западном и Юго-Западном фронте у Брусилова, а в мае 1915 года был назначен редактировать фронтовую газету 'Армейский вестник' и заслужил на этом месте несколько боевых наград. Когда Государь отрекся от трона, Родионов не смирился с начавшейся в стране и в армии анархией и поддержал выступление генерала Корнилова, за что был заключен в тюрьму г. Быхова вместе с Корниловым, Деникиным, Лукомским и другими будущими вождями Белого движения.
Освободившись из тюрьмы, писатель перебрался на родной Дон и стал в Новочеркасске редактором местных газет. 'Донской край', официоз правительства атамана Краснова, и 'Часовой', которые вел 'в крайне монархическом духе, вызвавшем недовольство казаков на фронте и способствовавшем большевистской агитации'. Тогда же Родионов переиздал 'Протоколы Сионских мудрецов', считая эту книгу основополагающей для верного понимания причин русской смуты. В 1918 году он был среди доблестных участников Ледяного похода, изобразив его в повести 'Жертвы вечерние', изданной четыре года спустя в Берлине. Как писал один из рецензентов: 'книга рисует гибель безумно смелых детей за преступления отцов, пошлой игрой в либерализм промотавших свою родину'.
Не сочувствуя республиканским взглядам Деникина, Родионов в чине полковника ушел из Добровольческой армии, но полностью разделил всю ее судьбу. Находясь в Крыму, он однако отклонил предложение Врангеля вернуться и 'стать во главе печатного дела' в его армии, ибо утратил надежду на успех Белого движения. По его словам, 'чтобы победить большевиков, нужно (…) задавить их числом, или же духовно покорить их святостью. Еще лучше бы и то, и другое. Вы здесь, хоть и благочестивы, но не святы. Ну, а о количестве и говорить не приходится. Поэтому дело наше конченное, обреченное'.
Это высказывание Родионова приводит в своих воспоминаниях митрополит Вениамин (Федченков), который с симпатией характеризует его: 'Сам он был человеком крутого нрава, железной воли и даже физической силы. Вероятно, подковы легко мог гнуть и ломать. При этом был глубоко религиозным и церковным христианином, даже приучился к непрестанной молитве Иисусовой'. В конце жизни Родионов увлекся толкованием Апокалипсиса, предрекая гибель евреев и 'оздоровление человечества на началах православной веры в истинного Бога'.
