Мы все погибли под Троей

Александр Волохов Мы все погибли под Троей

Tроянская война

окончена. Кто победил — не помню.

Иосиф Бродский

— А поначалу все шло так хорошо...

Голос старика был негромок, но отчетлив — голос уверенного в себе человека, умеющего повелевать другими и знающего себе цену. Понимающего, что дабы заставить других слушать себя, вовсе не обязательно повышать голос, скорее наоборот, говорить на полтона ниже, чтобы собеседник с усилием вслушивался в каждое слово и запоминал его надолго.

— Поначалу все шло по плану... Все мы знаем, что ни один план столкновения с реальностью не выдерживает и, не будучи идиотами-оптимистами, были готовы исправлять и корректировать. Но чтобы все пошло наперекосяк настолько... По сути дела вся троянская война чудовищная ошибка. Не надо повторять мне расхожие истины о том, что, дескать, война вообще ошибка. Нет, я не это имею в виду. Я просто хочу сказать, что отдельно взятая война, цинично, без лишних сантиментов затеянная из жажды богатства и власти закончилась огромными убытками, как для побежденных, так и для победителей. Может, в самом деле, правы сторонники мирных решений — ни один из участников этой бойни не получил того, к чему стремился. Впрочем, тогда, четверть века назад, война казалась необходимой всем, включая Трою. Уж больно хороши были шансы Трои перемолоть под своими стенами всю ахейскую армию и тем самым обезопасить себя от любых нападений с этой стороны на долгие годы. А Ахияве позарез нужен был выход в Эгейское море. Любой ценой. Любой кровью. Троя не окно, Троя — дверь на восток, дверь в Хеттию, Урарту, Баб-Или. И пока Приам владеет дверью, ему решать, кого пускать на порог.

И тут на сцене появился Парис. Нет, о любви к Елене речи, конечно, не шло, да и не царский сын предлагал ей вечную любовь. Политика, она родилась одновременно с городами, а может даже немножко раньше. Но тут все вышло даже лучше, чем мы ожидали — видимо вся Ахиява хотела войны не меньше Приама и была готова ухватиться за любой повод. И повод не заставил себя долго ждать. Вообще, вся история Париса была с самого начала белыми нитками шита и могла сработать только с теми, кто сам искал повода для ссоры. Суди сам — всем известно, что во младенчестве ребеночек был сброшен со скалы из-за предсказания Кассандры о том что он погубит Трою. О боги, какая получилась шутка! Ведь в итоге сбылось несуществующее предсказание о несуществующем царском сыне. Не верил Приам ни в полет птиц, ни в оракула, ни, тем более в предсказания дочери. И уж тем более не стал бы лишать жизни свою плоть и кровь только потому, что кому-то что-то померещилось. И стократ, сделав это, не стал бы менять своего решения полтора десятилетия спустя, неожиданно обретя «сыночка». А поменяв, снова внезапно передумал, отправив новообретенное чадо в сердце враждебной Спарты. Это мудрый, убеленный сединами Приам, который ради своего трона, не задумываясь, устроил бы гекатомбу из родственников. Впрочем, он и родственниками не разбрасывался, если этого можно было избежать. Так и появился на свет «царский сын» Парис.

Толковый парень, ножом и луком владел на зависть многим, и на Приама работал не первый год, и шеей рисковал не впервые. Вот и попал к Приаму в сыновья. Отправлять в Спарту Гектора старику было жаль, уж больно велики были шансы больше его не увидеть. Не входило в планы Приама потерять перед началом большой войны толкового военачальника, да к тому же настоящего сына в придачу. Вот и отправился вместо него в Спарту битый жизнью Парис, которого при случае и потерять было не жалко — не та фигура, с одной единственной задачей: оскорбить ахейцев так, чтобы войны было не избежать. Правда, Приаму ситуация рисовалась совершенно иначе чем Парису. Приам полагал, что самое лучшее оскорбление будет воткнуть нож в ребра кому-нибудь из ахейцев рангом повыше, абсолютно не принимая во внимания желание Париса выжить, несмотря на задание не совместимое с жизнью. А Парис, не взирая на внезапно свалившееся родство, жить хотел не меньше других, хоть и понимал, что в сложившейся ситуации это мало вероятно, для сильных мира сего вопрос был только в том, кто его прикончит — свои за невыполненное задание или чужие за выполненное. Вот он и выкрутился с блеском — ахейцев оскорбил, так, что любо- дорого, шутка ли, жену Менелая с супружеского ложа увел, да из Спарты живым выбрался с нею вместе. Что собственно и не удивительно — улизнуть с женой Менелая, да еще и с ее помощью было куда проще, чем спасаться от ахейцев, зарезав, к примеру, того же Менелая. Покушения на кого-нибудь из ахеян в Спарте от Париса скорее всего ждали и были готовы отплатить сторицей, а вот такой поворот оказался для всех сюрпризом. И дома Парис себе обеспечил если и не долгую и не счастливую, то, во всяком случае, жизнь. Как ты думаешь, даже если бы удалось ему и задание выполнить и из Спарты целым вернуться, долго бы прожил новый Приамов сыночек? Вот и я думаю, зачем Приаму такой родственничек?. А с Еленой — другое дело, хочешь, не хочешь, а пришлось Приаму продолжать игру, но уже по Парисовым правилам.

Хуже того, Парис мог делать в Спарте что угодно и как угодно, но вот именно Менелая и Елену трогать было нельзя. Почему? А вспомни сватовство Елены. Проблемы начались еще тогда. Даже еще раньше, чем тогда. На самом деле, проблемы начались, когда пали семивратные Фивы. Гирька под названием Фивы была на весах Ойкумены не из последних и с ее исчезновением политическое равновесие исчезло. Плюс к тому сразу после этого исчезла еще одна гирька — умер Геракл. И весы зашатались. Златообильным Микенам захотелось стать самой большой и тяжелой гирькой. Самой богатой, самой сильной, да еще и породниться с олимпийцами — в политике символ дорогого стоит. Вот и решили в Микенах высватать себе «полубогиню» Елену. А аргосский умник Диомед Капанид, тот самый, что брал Фивы, тут же придумал, как это расстроить. Попросту раззвонил по всей Элладе, что Елену выдают замуж, и женихи толпами потянулись в Спарту. С одной стороны, расстроилась микенская игра, а с другой, запахло грандиозной резней — женихов было много, а Елена одна, причем каждый из них считал достойным только себя, любимого. И тут другой умник, Одиссей нашел выход и из этой ситуации. Одиссей, которого там вообще не должно было быть, Одиссей, которому было наплевать и на Микены и на Елену, Одиссей, который, сватаясь со всеми к Елене, взял в жены Пенелопу... Хитроумный Одиссей Лаэртид. Собственно хитроумным он прослыл именно после этого. Он единственный вернулся с этого сватовства всем довольный. Он, да еще Менелай. Только Менелаю это впоследствии дорого обошлось. Словом, Одиссей предложил потенциальным женихам дать клятву, что кому бы из них не довелось стать мужем Елены, все остальные не только не будут ему мстить, но наоборот, окажут ему всяческую помощь и поддержку. А поскольку каждый видел на этом месте себя, все охотно согласились. И в результате мужем Елены стал Менелай, что тоже всех устроило. Менелай-никто, Менелай-никакой. Гора родила мышь. Выйдя замуж за Менелая, Елена не меняла на политической карте Эллады ровным счетом ничего. И все успокоились. И избежали большой крови. Которая потом, с появлением Париса вернулась к ним сторицей.

Оскорби Парис в Спарте любого другого, и народу под стенами Трои было бы вдвое меньше. На что и рассчитывал Приам. И исход войны был бы совершенно иной. И ударившись об стены Трои да положив там половину войска Агамемнон, скорее всего бы взял плату за оскорбление и убрался восвояси. А тут... Ох, дорого обошлись Трое мирмидонцы в главе с Ахиллом, непонятно зачем примкнувшие к нападавшим — Ахилл в женихах не ходил и Менелаю в дружбе не клялся. Дорого обошелся Одиссей, повелитель Итаки. Не хотелось Одиссею воевать, клятва заставила бросить свой козий остров на задворках Ионического моря. Да только за спиной у Одиссея встал отец, Лаэрт-Садовник. А за глаза Лаэрт-Пират. Лаэрт на Менелаевой свадьбе не был, но за единственного сына горой стоял. Мертвой хваткой стиснуло пенное братство моря Ойкумены и не выпускало до тех пор, пока Троя не легла в руинах. Отплывшее из Авлиды войско должно было прямиком врезаться во флот Приама, а тех, кто все-таки сумел бы высадиться били бы и с суши и с моря. Если бы... Если бы не Лаэрт-Пират, сжавший Лиловое море в кулаке до боли в побелевших пальцах. От Геллы до Крита, от Кикладов до Пропонтиды пенное братство шло на абордаж, топило чужие корабли и шло на дно со своими. Как Атлант небо, Лаэрт-Пират держал море. Держал, несмотря на выступивший против него флот Черной земли, несмотря на союзников Айгюптоса финикийцев.

К слову сказать, Лаэртид единственный, кто из-под Трои домой вернулся. В смысле совсем. По-