С шумом и дымом ворвался на подворье неведомый зверь. Егор отодрал от рулевого колеса занемелые пальцы, вылез и увидел в проеме двери Марфу с винчестером наперевес. Она суровое жмурила глаза, скривив в недоброй усмешке рот.
— Не балуй, дура! — спокойно взглянул в её надменное лицо Егор и остановился перед вскинутым винчестером.
— Проваливай! Нет тут ничего твоего, всё — моё. Тронешься с места, — стрельну, поди, меня знаешь.
— Мне ничего не надо, подавись этим добром. Мать хочу повидать. Позови её.
— Не дозваться уж, милой… не поспел чуток. Велела долго жить мамашка твоя. Вона за поскотиной зарытая лежит с осени.
— Брешешь, стерва! — обварило Егора жаром. — Брешешь…
— А чё брехать, резону нету. Затужила и скопытнулась. Аминь!
— Отец где? — насупился он.
— Где ж ишо, пьянющий с утра спит. Пронька с Олькой на заимке со скотом управляются. Проваливай!
— Марфа, не дури, в родной дом не пущаешь. Совсем спятила!
Из машины вылезла Марико, сонно потянулась, огляделась вокруг и вдруг молнией прянула на крыльцо, и Марфутка, охнув от страшного удара, скатилась грузно по ступеням вниз, заголив срамоту. Хватанула ртом воздух, дико выпучив ореховые глаза.
Егор остолбенел. Прислонившись головкой к притолоке и умело разряжая тяжелый винчестер, виновато улыбалась японка. Марфа поднялась на карачки, опасливо глянула наверх.
— Где ты такую зверицу сыскал, все печёночки отбила. Ну, погодите! Счас братанов потравлю — живо угомонят.
— Простите, пожалуйста, меня. Я боюсь, когда стреляют, — заговорила Марико, помогла встать отяжелевшей Марфе, — не нужно ругаться.
Та скрежетнула зубами и замахнулась кулаком по мужичьи. Марико легонько чиркнула ребром ладошки по её шее, бывшая жена Егора опять кувыркнулась наземь.
— Марико! — вступился он. — Хватит! Пришибёшь ещё мачеху мою, — невесело покачал головой, и опять пришла мысль: зачем приставил Кацумато к нему эту бесстрашную защитницу, вымуштрованную борьбой. Ить кинулась на ствол!
Он взошёл в избу, оставив их наедине, и застал в горнице спящего отца. Михей долго мыкал, матерился, стонал, обдавая тошнотворным запахом перегара самогонки, пока сын не плеснул ему на волосатую грудь ковш холодный воды.
Михей вздрогнул и смятенно вскочил, дико озираясь спросонья в поисках оружия.
— Не бойся, это я, Егор. С миром приехал.
— Чё от меня надобно? — хмыкнул отец и почесал горстью закучерявленную седым волосом голову.
— Отец ты мне или нет? В гости явился, а ты, как врага привечаешь. Мать-то в гроб вогнал зазря с этой шлюхой совместно. Эх, батя-батя! Креста на тебе нету…
— Дозволь одеться, не кори…
— Я ить с женой приехал на машине, думал мать увезти. Не довелось, эх, батя…
— Не тужись, со временем все там будем, не терзай меня. Померла Настютка без моево насилья. Тихой смертью отошла. Я не виновен в ней. Остудилась, и Бог прибрал к себе. Она-то уж точно в рай угодит.
— Кулаками спровадил, я же знаю, сколь ты над ней измывался. Нечего на Бога валить.
— Жена она мне была! Не твоё щенячье дело попрекать, — возвысил голос Михей.
— Ладно уж… помянём, сходим на могилку. Ольку с Пронькой надо привезть. Счас отправлю шофера за ими.
— Ишь ты-ы! И шофёр у тебя в прислуге. Никак забогател?
— А как же, чай, быковской крови.
— Но-но… давай мать помянем. А Марфутка-то где? Пущай накроет стол для дорогих гостей.
— Да-а, моя суженая ей чуток мозги вправила. С винчестером дурковала в дверях.
— Ишь ты-ы… Баб никак стравил? Неужто есть бойчей Марфы? Век этому не поверю. Она тут уж и надо мной командирство держит.
— Ты тоже особо не балуй, — усмехнулся Егор, — живо отправит на тот свет. С дурнинкой японка.
— Японка?! — отец округлил глаза. — Так они ить смирнее коровы в обращенье. Ну-ка, взгляну на невестку.
Пока они говорили в избе, Марфа покорилась и, злобно посверкивая глазами, ввела за собой Марико в дом. Та в пояс поклонилась Михею, оторопело застывшему в дверях горницы и ещё не управившемуся со штанами. Через мотню желтели кальсоны. Загудел примирительно, с первого взгляда оценив выбор сына:
— Здравствуй, невестушка, садись к столу. Марфа! Готовь угощенья!
— Она меня уж угостила, что дых не переведу.
— Ничё-о, знать, выпросила, — он огладил всклокоченную бороду, перекрестился на красный угол и подавил ладонью зевок, — меня вон тожа Егорка единожды угостил добре, доселе помнится. Забудем старое и давайте гульнём, с опохмелья башка чугунная.
Егор вышел во двор, услал машину на заимку, она была в десяти верстах от хутора. Когда вернулся к столу, отец уже допивал стакан спирта, дико тараща глаза на потолок.
Марико настороженно озиралась, на её вежливо-улыбчивом лице ничего не прочтёшь, сплошное благолепие и покорность. Марфа гремела рогачами в печи, что-то ворчала себе под нос.
И Егор заметил, как она постарела за год, как сильно стала походить на Якимиху. Марфа оплыла. Ранним жиром обрюзгли когда-то тугие щёки, помутнели глаза и выжелтились белки от пьянства. Неряшливая одежда усугубляла её непривлекательность.
Уже ничего Егор к ней не испытывал, кроме жалостливого презрения и ненависти к погубительнице матери.
Вскоре зачихал под окнами мотор, вихрем ворвалась в избу Олька. Стремительно бросилась к брату на шею, неистово целуя его. Следом вошел Пронька, он мялся у дверей, солидно покашливал.
— Ну, здорово, брательник, — потянулся к нему Егор, отстраняя ополоумевшую сестру, — выдул-то как! Боле меня стал.
— Здравствуй, — Пронька неловко обнял гостя, приник к нему, обдав сладким запахом конского пота и навоза, — а мы вначале не поверили твоему япошке. Думали, что сбрехал. Боялись ехать, ещё умыкнёт невесть куда…
Отец сумрачно глядел на них и хлестал без закуски гольём спирт. Марфа, надвинув платок почти на самые глаза, деланно улыбалась и опасливо косилась на худосочную красавицу.
Пригласили шофера отобедать. Он после третьей рюмки заметно опьянел, забубнил что-то на своём языке, силясь совладать с очугуневшими веками. Марико не пила вовсе, тонкими пальчиками отламывала от краюхи небольшие кусочки, осторожно их жевала.
Марфа, видя, с какой нескрываемой нежностью японка смотрит на Егора, стервенела нутром.
Управившись с приготовлением закуски, она тяжело плюхнулась на скамью и, брезгливо скинув с плеча тяжелую руку пьяного Михея, выпила пару больших стаканов жгучего спирта, закипая от гнева и краснея лицом.
Подумала сорвать злобу на Проньке и Ольке, досель помыкала она ими, как хотела, но, осаженная ледяным взглядом Егора, утихла. Неожиданно потекли у ней слёзы. Марфа утиралась молча сальной занавеской и пьяно раскачивалась.
Олька присохла к брату. Статная, красивая деваха вымахала. Глазищи — огонь, лицо — румяное и чистое. Потом Олька утащила Марико в другую комнату хвалиться нарядами. Японка сходила в машину, принесла ей голубое кимоно в подарок, серебряное зеркальце и ещё что-то атласно-белое.
Сестра Егора счастливо зарделась и торопливо спрятала обновы в сундук. У Проньки пробивалась
