наличие родственников на Западе не мешало, а, напротив, было желательно. Это обстоятельство могло только усилить достоверность того, что наши люди рассказывали “на той стороне”. В качестве причин эмиграции из ГДР приходилось приводить так называемые “темные пятна” в своем прошлом или в прошлом родственников – службу в СС или членство в НСДАП, отрицательные высказывания о политике ГДР» а то и о личности Ульбрихта.
Отобранные агенты проходили индивидуальное обучение у специально выделенных для этого сотрудников. Оно ограничивалось ознакомлением с элементарными правилами конспирации и рассказом о том, что мы сами знали о тех задачах, которые им придется решать на Западе. Большей частью нашим людям приходилось начинать с примитивного физического труда, чтобы, не привлекая внимания, пройти фазу натурализации, и поэтому кандидаты с рабочими специальностями и опытом соответствующей работы были для нас наиболее предпочтительными.
Для завербованных студентов и научных работников мы искали и иногда окольными путями находили рабочие места в таких важных для нас научных учреждениях, как центры ядерных исследований в Юлихе, Карлсруэ и Гамбурге, в фирмах “Сименс” и “Ай-Би-Эм” и на предприятиях – преемниках концерна “ИГ Фарбен”. Мы не оставляли без внимания и такие в то время, казалось бы, еще не важные предприятия, как “Мессершмитт” и “Бельков”, подозревая, что в будущем они могут заняться реализацией военных проектов. Кое-кто из наших оказался на должностях, связанных с обеспечением секретности, а были и такие, кто достиг высокооплачиваемых постов в экономической иерархии. Мы старались использовать и связи между учеными двух германских государств, чтобы получить более точную информацию о состоянии перевооружения Западной Германии. Небезынтересной темой были отношения западногерманских ученых со своими немецкими коллегами в США, группировавшимися вокруг Вернера фон Брауна.
Куда труднее оказалось внедрение наших переселенцев в политические и военные центры, будь то в Бонне или где-либо еще. Возможности побудить тех, кто работал там, к сотрудничеству с нами были чрезвычайно ограничены. Западным службам в Восточном Берлине было не в пример легче. По очень точному выражению Эрнста Рейтера, Западный Берлин был “занозой в теле ГДР”. В то время как западные разведки могли черпать полными пригоршнями, нам приходилось довольствоваться горсткой идеалистов, которые не приносили с собой ничего, кроме готовности поставить все на карту.
Моим первым кандидатом среди переселенцев был Феликс, которого я завербовал весной 1952 года еще вместе с Густавом Шиндой. Сначала мы послали его в Гамбург на тренировку. Для него это было первое серьезное задание. Ему надлежало на явке вблизи морского вокзала у Эльбы встретить человека, который передаст ему материал. Сойдя с поезда, наш кандидат увидел, что за ним наблюдает некий человек, от которого он никак не мог отделаться. Анализируя поведение Феликса, мы заметили, что он из-за возбуждения принимал за преследователя каждого человека, одетого в модный тогда пыльник. Тем не менее он стал одним из наших лучших агентов, проявлявшим все большее хладнокровие. Часто обладают настоящим мужеством и в опасных ситуациях оказываются на высоте как раз те, кто поначалу кажутся боязливыми, а бесшабашные в рискованных ситуациях теряют смелость или губят дело безрассудной отвагой.
Феликс сначала обосновался в Кёльне в качестве представителя фирмы, которая поставляла оборудование для парикмахерских. Его задача состояла в том, чтобы найти пути внедрения в Федеральное ведомство по охране конституции. Но так как ему по работе часто приходилось бывать в Бонне, это натолкнуло нас на мысль поручить Феликсу заняться Ведомством федерального канцлера, руководителем которого незадолго перед тем стал Глобке. Каждый из нас знал, что практически бесперспективно и думать о приближении к этому строго охранявшемуся объекту. Недаром же наш отдел, отвечавший за решение этой задачи, терпел до сих пор одни неудачи. Феликс замешался среди пассажиров Да ближайшей к зданию ведомства автобусной остановке и положился на свое обаяние. Этим наиболее простым способом он познакомился с женщиной, которой предстояло стать нашим первым источником в Ведомстве федерального канцлера. Мы назвали ее Нормой.
Норма не была завербована нами и не поставляла разведывательной информации, но то, что она рассказывала ФеликСу, позволяло нам действовать систематичнее, чем прежде. Она не была красива, и наш агент завел знакомство с ней, только руководствуясь интересами дела, но со временем они стали любовниками, поселились вместе, и Феликс чувствовал себя ответственным за сына этой женщины. Конечно, брак исключался, так как нельзя было обойти самую обычную проверку, связанную с этой процедурой, а пойти на такой риск мы не могли.
Узнав несколько лет спустя, что Ведомство по охране конституции заинтересовалось спутником жизни Нормы, мы отозвали Феликса. Только беседуя с ним уже в Берлине, я понял, насколько тесной стала связь между ним и Нормой. Тем не менее он заявил по собственной воле, что нет смысла пытаться переправить ее к нам. Она не могла бы себе и представить жизнь в ГДР. Так драматически закончилось мое первое “дело Ромео”.
Наряду с “переселенческими” акциями мы ожидали еще больших успехов от многообразных контактов между Востоком и Западом. Общегерманские встречи и мероприятия были идеальными поводами для установления интересных связей. За короткий срок мы создали в партиях и организациях ГДР, где существовали так называемые “западные отделы”, настоящие “легальные” резидентуры.
Так возникали политические отношения с лицами, по разным причинам несогласными с политикой Аденауэра, в частности с канцлером Германии в веймарский период д-ром Йозефом Виртом. Во время войны ему удалось бежать в Швейцарию, где он, по слухам, поддерживал контакт с немецким Сопротивлением, а также с разведками СССР и западных союзников.
Подобно политической сфере, контакты складывались в научной и экономической областях. Особенно часто это происходило на Лейпцигской ярмарке, где строгие ограничения и способствовали расцвету доверительных переговоров и нелегальных сделок в так называемой внутризональной торговле.
Именно так я познакомился с Кристианом Штайнрюкке, занимавшимся в Федеративной республике оптовой торговлей сталью. Я выдал себя за генерала, работающего в министерстве обороны под началом Вилли Штофа. Уже во время обеда мы подружились, а вечером выпили на брудершафт. Следующим утром он во время закрытого совещания западногерманского экономического объединения черной металлургии совершенно неожиданно представил меня как своего сотрудника. Похоже, никто из присутствующих не удивился этому. Очевидно, они, в отличие от меня, привыкли к эксцентричной манере поведения Штайнрюкке. Имея репутацию гомосексуалиста, которому свойствен необычный стиль жизни, он был белой вороной в кругу своей семьи, постоянно пытавшейся загладить его экстравагантные поступки. Штайнрюкке был женат на дочери Верхана – одного из самых могущественных представителей немецкого крупного капитала. Брат его жены был зятем Аденауэра. Можно себе представить, как горели мои уши, когда я слышал все это. Но и это было еще не все. Кардинал Фрингс, влиятельнейшая фигура католической церкви в Германии того времени, оказался дядей его жены, да к тому же семью Штайнрюкке связывали тесные отношения с банкирами Абсом и Пфердменгесом.
Наши контакты продолжались много лет. Я специально для себя разработал легенду, основанную на семейных связях: моей женой была диктор телевидения ГДР, фотографии ее детей украшали стены маленькой виллы, которую я представил Штайнрюкке как свое жилище. Хотя наш контакт не стал столь тесным, чтобы я отважился на попытку вербовки Штайнрюкке, беседы с ним были очень информативны, ведь Штайнрюкке был советником концерна “Локхид” и имел хорошие отношения с генералом Штайнхофом, командующим западногерманскими ВВС. Через него мой собеседник, несомненно, знал о роли Франца- Йозефа Штрауса в скандале со “Старфайтерами” больше, чем давал мне понять.
В прекращении наших контактов виновен я. Благодаря Штайнрюкке я познакомился с д-ром Вальтером Бауэром, занимавшимся межзональной торговлей. Этот вроде бы незначительный коммерсант официально занимался скупкой по дешевке в Лаузицком буроугольном бассейне стеарина в виде свечного лома. Так как он до 1945 года занимал высокую должность в концерне Флика, тогдашнего владельца Лаузицкого буроугольного бассейна, возникало подозрение, что в действительности Бауэр должен был искать возможности восстановления прав собственности своего прежнего господина. Да и фотография, на которой мой новый знакомый был запечатлен рядом с Аденауэром в президиуме церковного съезда, мало соответствовала образу мелкого торговца. Особый интерес к Бауэру вызывали у меня его тесные отношения с д-ром Гизевиусом, о котором я после Нюрнбергского процесса хорошо помнил как о посреднике между
