связывали надежды на контакт. Это случилось летом 1978 года на нейтральной территории. Надо заметить, мы часто использовали Швецию, Финляндию и Австрию для таких целей. Путешествие было удобным поводом не просто покинуть на время службу, но и совершить его вместе с моей женой, а кроме встречи с Кремером главным смыслом поездки была встреча с важным источником в НАТО.
Может быть, именно потому, что мы были так осторожны, соблюдая безопасность этого важного свидания, мы освободились от охраны, когда миссия была исполнена и состоялась встреча с Кремером – увы, с печальными последствиями для него. Ах, эти якобы нейтральные страны! Умиротворяющий покой, неспешная атмосфера и не кажущаяся сверхусердной контрразведка, хотя ее прозападная ориентация для меня была совершенно очевидна. Я встретился с нашим агентом в окрестностях великолепного замка Грипсхольм, западнее Стокгольма, где мы надеялись остаться незамеченными среди туристов и экскурсантов. Позднее я вспомнил одну пожилую пару, сидящую в машине с западногерманскими номерами, которая была припаркована на одной из окрестных автостоянок. Но никаких других поводов для подозрения не было, и я провел встречу в условленном месте. Свидание же с Кремером организовано было в Стокгольме, о чем меня и проинформировали мои коллеги.
В этот же день позднее, когда я, убивая время, слонялся в центре города, ожидая социал-демократа, произошел маленький инцидент: ко мне неожиданно подошла иностранная пара, по-моему венгры, и возбужденно сообщила, что меня исподтишка фотографируют. Это было, конечно, огорчительно, но я не усмотрел в этом логической связи с парой из автомобиля. День прошел, как и планировался. С Кремером мы встретились в особняке, который использовался нашим посольством для приема приезжающих в Швецию официальных лиц.
Действительной нашей ошибкой стал выбор места въезда в страну. Мы прибыли из Финляндии в самый северный шведский порт Каппельскар. Это совершенно нормальный путь, которым всегда пользовались шпионы, чтобы избежать въезда напрямик из своей страны на ту территорию, где они планируют будущие контакты. Казалось, мы сделали все правильно – из Финляндии прибыли в Швецию, миновали пограничный контроль, даже “не засветив” своих паспортов, а посему само наше присутствие не было зарегистрировано. Но в порту меня все же “зацепил” офицер разведки, “приписанный” к нашему посольству. Судя по всему, шведская контрразведка работала четко. Они заложили в компьютер номер взятого нами напрокат автомобиля и таким образом “вели” нас в Стокгольм, постоянно держа под колпаком.
Необычные приготовления для встречи специальных гостей в гостевых апартаментах должны были – что вполне естественно – привлечь внимание шведов к таинственному прибытию кого-то из Восточной Германии, и об этом шведы поспешили уведомить своих коллег из западногерманской разведки. Вот почему я оказался под плотной сетью двойного догляда с того самого момента, как только ступил на шведскую территорию.
Западные немцы вернулись домой с моим портретом, “выщелкнутым” в Стокгольме, однако никто из них так и не смог (тогда!) определить таинственного восточного немца.
Фотография хранилась в опечатанном сейфе вместе с другими потускневшими моментальными снимками, сделанными западногерманской контрразведкой, других подозреваемых, но так и не установленных личностей. Когда Штиллер прибыл на Запад, все эти фотокарточки просто так, на всякий случай, были показаны ему. Он немедленно узнал меня, и с этого дня мой подлинный фотопортрет сопутствовал всем докладам, имевшим ко мне отношение. Узнать, как выглядит руководитель разведслужбы, – это само по себе не бог весть какое приобретение с точки зрения практических интересов противника, но в моем случае Запад теперь хотя бы частично снял таинственную завесу, окружавшую меня и мою службу.
К сожалению, моя идентификация Штиллером имела последствием то, что Фридрих Кремер предстал перед судом как агент ГДР, не будучи таковым. Все заверения в невиновности помогли ему столь же мало, сколь и шаткость доказательств, н дело закончилось осуждением. Для меня не имело особого значения, знают ли в Пуллахе, как я выгляжу, так как на ближайшие годы я не планировал поездку в Федеративную республику, но для бульварной прессы эта фотография стала, естественно, ценным подарком, из которого был выжат максимум пользы.
В связи с этим, а также из-за последовавшего ареста Кремера мы, к сожалению, прервали также контакт с тем натовским источником, ради которого я предпринял поездку в Швецию. Этот разрыв, прямо скажем, был самой болезненной потерей, причиненной по вине Штиллера.
После его побега западные хозяева передали Штиллера на пару лет в ЦРУ. Ему было присвоено фальшивое имя, после чего он, насколько я знаю, затерялся ще-то в Чикаго, тратя время не столько на изучение английского языка, сколько на обзаведение банковскими сертификатами. Это был не тот тип, который готов был остаться бедняком где бы то ни было. Когда он вернулся в Германию и под новым именем начал во Франкфурте на этот раз банковскую карьеру, это немедленно по тайным каналам стало известно нам. Один из наших агентов дал нам даже его адрес, а за хорошее вознаграждение готов был доставить Штиллера на границу. Узнав об этом, Мильке тут же вызвал меня к себе и выпалил в характерной для него резкой манере: “А может быть, стоит вернуть назад эту свинью Штиллера?”
Конечно, я точно знал, что он имеет в виду – организовать захват и переброску через границу, как это делали наши агенты в 50-х. Но сейчас были уже 80-е. “Восточная политика” и разрядка сделали подобные операции в стиле “плаща и кинжала” политически неприемлемыми. К огорчению министра, Штиллер оставался свободен и процветал, возглавляя свой удачливый бизнес во Франкфурте.
Рассуждая на эту тему, я пришел к выводу, что он был единственным, кто вчистую выиграл в этой одной из самых печальных историй моей карьеры.
Тот факт, что уважаемые западногерманские политики, серьезно заинтересованные в конструктивном политическом диалоге, постоянно вызывали подозрение разведывательной службы и Ведомства по охране конституции, напоминал ситуацию, когда человек, осматривая окрестности в подзорную трубу, совершенно не видит того, что творится под носом. Подтверждение тому – одна из самых острых и захватывающих глав истории отношений секретных служб двух германских государств. Началось это с эпизода с нашим агентом Виландом и достигло своей кульминации, когда “защитники конституции” Клаус Курон и Ханс-Йоахим Тидге перешли на службу в ГДР.
Йоахим Мойцхайм (псевдоним Виланд) девятнадцати лет попал в советский плен, где посещал антифашистскую школу. После войны один из его бывших товарищей по плену завербовал его для нашей службы. Его мотивы до конца так и остались для нас неясными, как, впрочем, и другие моменты. С одной стороны, он по собственному желанию вступил в СЕПГ и даже якобы всерьез подыскал место для своей могилы неподалеку от нашей конспиративной квартиры в Раухфангсвердере, а с другой – четко отделял свою работу для нас от своей частной жизни, в которой он всегда оставался более чем замкнутым. Подобные крайности мы могли приписать только его воспитанию, полученному в иезуитской школе.
После того как Виланд получил от нас задание установить контакт с сотрудниками Ведомства по охране конституции, он сразу же попал в результате своих действий в поле зрения этой организации. Один из сотрудников ведомства, которого Виланд попытался было подкупить и завербовать, некоторое время явно колебался и в конце концов посчитал разумнее проинформировать своего начальника о попытках Виланда.
После этого однажды вечером на улице два господина, представившиеся сотрудниками Ведомства по охране конституции, заговорили с Виландом и предложили ему следовать за ними. Автомобиль подвез их к одному из отелей Кёльна, где они представились как Клюге и Тапперт. Опуская некоторые подробности, я могу раскрыть, что Клюге и Тапперт были оперативными псевдонимами, соответственно, Клауса Курона и Ханса-Йоахима Тидге, и таким образом началась в высшей степени сложная интрига двойного и тройного шпионажа.
Оба высокопоставленных чиновника Ведомства по охране конституции потребовали от Виланда под угрозой длительного тюремного заключения стать двойным агентом и работать на их организацию. Из страха он согласился, после чего они пошли с ним вместе на его квартиру и скопировали шифровальные документы, что дало им возможность слушать все радиопередачи, которые для него вещала наша разведка.
Однако им не могло прийти в голову, что Виланд во время ближайшей поездки в Берлин уже в качестве двойного агента Ведомства по охране конституции (псевдоним Кайль) первым делом расскажет обо всей
