Тогда это казалось весьма смелой идеей – шефу одной из социалистических разведок ехать через страны, которые поддерживали хорошие отношения с членами НАТО. Но Мильке ограничился лишь тем, что подробно проинструктировал нас и обязал каждого к абсолютной секретности, даже по отношению к моему заместителю. Он сам позаботился о мерах безопасности и даже распорядился разработать на всякий случай план бегства. Мы получили паспорта ГДР и ФРГ, затем гример должен был изменить нашу внешность, чтобы походить на экспертов по обучению взрослых, как это значилось в названии нашей профессии. Когда мы посмотрели друг на друга, то громко рассмеялись.
Сначала мы отправились рейсовым самолетом в Каир. Маркерт летел вместе с заместителем министра иностранных дел Вольфгангом Кизеветтером, руководителем нашей делегации, первым классом, в то время как я сидел в туристическом, чтобы не бросаться в глаза. Песчаная буря над Каиром заставила пилота сменить курс и приземлиться в Афинах. Опасения Мильке оправдались: наша делегация была разделена и поселена в разных отелях, наши документы чиновник унес в обувной коробке. Мы знали, что дипломатический паспорт ГДР в странах – членах НАТО не гарантирует никакой защиты.
На следующее утро мы продолжили нашу поездку после того, как я битых полчаса потратил на то, чтобы наклеить свою фальшивую бороду для достижения сходства с фотографией на паспорте. В Каире, Аддис- Абебе и Могадишо мы опять должны были ждать, а в Найроби у нас отобрали документы и запретили продолжать полет. Вне всяких сомнений, с Афин мы находились под наблюдением, а в Каире должны были запросить в британском консульстве визу для нашей поездки в Восточно-Африканский союз. Так мы и сидели в нерешительности, пока не появился в качестве спасителя Огинга Одинга, кенийский министр иностранных дел, позже вице-президент, который был знаком с Кизеветтером и сын которого учился в ГДР. Благодаря его вмешательству нам разрешили лететь дальше. После пересечения экватора мы пролетели почти вплотную к снежному кратеру Килиманджаро и дальше заскользили на нашем самолете от одного маленького аэродрома к другому. Маркерту было явно тяжело переносить такие перелеты, и я очень беспокоился за его сердце.
Незабываемым для меня стало приземление в Занзибаре. Прибытие нашей делегации было событием для маленькой страны. Весь Революционный совет и все руководящие деятели во главе с президентом Каруме находились у здания аэропорта. В некотором отдалении выстроились рота почетного караула и оркестр. Кизеветтеру пришлось пройти вдоль строя роты почетного караула под звуки вальса Штрауса, так как ноты национального гимна ГДР находились еще в нашем багаже.
Для Занзибара характерны все примечательности Африки – пышная природа, роскошные пляжи, моментальные солнечные закаты. Бедность не столь резко бросалась в глаза, как в других странах. Не было детей-попрошаек, и всюду ощущалось приподнятое настроение. Как представители ГДР, мы везде были желанными гостями: ГДР помогла Занзибару, и от нас многого ожидали. Во время моего последнего посещения страны от этого оптимизма не осталось и следа.
Поначалу нам, привыкшим действовать по определенной схеме, было нелегко понять совершенно иной образ мыслей и поведения и приспособиться к ним. Однако, оглядываясь назад, думаю, что нам это удалось сделать лучше, чем прежним колониальным властителям и советским друзьям. Поначалу приходилось набираться терпения, целыми днями ждать назначения времени переговоров и с постоянно меняющимися партнерами опять все начинать сначала. Особенно трудно было начать переговоры с Ибрагимом Макунгу, назначенным руководителем службы безопасности. При нашей первой встрече он, сидя передо мной, упорно молчал. По всей видимости, он был проинструктирован президентом выслушать от нас все важное, а самому ничего не говорить. Он понял это настолько буквально, что даже не назвал нам своего имени. Только от нашего повара я узнал, как его зовут и что до революции он работал в руководимом англичанами специальном отделе – аналоге нашей уголовной полиции. Спустя несколько лет наши доверительные отношения настолько укрепились, что в один из своих приездов в Берлин он привез с собой жену.
Запросы наших партнеров быстро росли, когда же их желания, вопреки ожиданиям, не выполнялись, они выражали неудовольствие. Наше внимание постоянно обращалось на отвратительное состояние приборов и судов, которыми располагала их служба, на жалкую инфраструктуру.
Нам было очень трудно сориентироваться в их противоречивых интересах и целях: одни из наших партнеров считали себя социалистами, другое были ортодоксальными мусульманами, которым наше мировоззрение внушало ужас.
Правительство было зеркальным отражением страны: в то время как президент Каруме, бывший руководитель профсоюза моряков и глава партии Афро-Ширази, склонялся к английскому тред-юнионизму, его вице-президенты – Абдулла Касим Ханга и Абдулрахман Мухаммед Бабу представляли контрастные модели советского и китайского социализма. Ханга учился в Советском Союзе и там же получил ученую степень, а Бабу демонстрировал свою приверженность маоизму тем, что на старом граммофоне постоянно проигрывал “Интернационал”.
Эти противоречия объясняют также, почему Занзибар выбрал ГДР. Это была не наивность, а простой политический расчет – примкнуть к стране, достаточно интересной в экономическом плане, чтобы взять Занзибар под свое покровительство, и в то же время столь малозначительной в мировой политике, чтобы она не могла повредить отношениям с торговыми партнерами, прежде всего с прежней колониальной державой – Англией, способной, в свою очередь, недружелюбно отнестись к прочной связи с какой-нибудь крупной социалистической державой.
Через три месяца после приезда нас стали беспокоить слухи о возможном объединении Занзибара с континентальной Танганьикой. Мы опасались, что в этом случае могли прерваться только что установившиеся связи, так как президент Танганьики Джулиус Ньерере поддерживал тесные отношения с Великобританией. В конце апреля я находился в инспекционной поездке на острове Пемба после того, как мой партнер в категорической форме заверил меня, что в обозримом будущем не может быть и речи об объединении этих стран, что мог подтвердить и губернатор провинции Пемба. Но незадолго до полуночи 24 апреля нам передали сообщение, что объединение состоялось и объединенная страна называется Танзания. Мы тотчас же прервали свой визит и на следующее утро вернулись в Занзибар. Берлин настаивал на моем возвращении, потому что торговое судно “Хальберштадт” медлило с выходом в обратный рейс, ожидая меня, но в конце концов снялось с якоря без меня. С одной стороны, задача, которую мы выполняли, казалась мне слишком важной, а с другой – представлялось совершенно неприличным просто уехать без моих спутников.
Вопреки нашим опасениям, подтвердилось то, о чем нас предупреждали наши занзибарские друзья: Занзибар сохраняет высокую степень независимости, в том числе и в вопросах госбезопасности. Портрет президента Ньерере в помещениях ведомств всегда висел несколько ниже портрета вице-президента Каруме, а на революционных торжествах Ньерере был одним из многих почетных гостей. Революционный совет Занзибара вплоть до убийства Каруме не был урезан в своих правах.
Занзибар был нашим первым шагом в “третий мир”. Мы были убеждены, что этими действиями поддерживаем стремление африканских народов к независимости. Возможно, это было несколько наивное представление, но большинство наших людей, работавших в то время в “третьем мире”, отчетливо сознавали себя не столько сотрудниками секретной службы, сколько участниками революционного процесса.
Негативные последствия нашей поддержки скоро стали нам понятны, но изменить мы ничего не могли: аппарат госбезопасности в Занзибаре разросся до непропорционально огромных размеров. Мы имели слишком добрые намерения и учили наших партнеров настолько добросовестно, насколько это соответствовало нашим представлениям.
Сейчас можно считать, что вся наша работа в странах “третьего мира” оказалась напрасной. Социалистические экономисты, так же как и специалисты из капиталистических стран, уже давно предостерегали от пренебрежения этническими традициями и очень различными условиями в экономике, культуре и образовании. Форсированная индустриализация, которая навязывалась первыми и вторыми “третьему миру”, не подходила к социальным условиям развивающихся стран и была неэффективна.
Такие же выводы мы сделали и в совместной работе со службами безопасности государств “третьего мира”. Наше влияние сравнительно с тем, которое оказывал сам режим, где мы работали, оставалось всегда минимальным. Так было в Занзибаре, так было в Судане, Южном Йемене, Эфиопии и Мозамбике, во всех тех странах, с органами безопасности которых моя служба длительное время поддерживала тесные
