Новгороде. С 1 июня в этом же городе курсантом на 24-х Нижегородских пехотных курсах командного состава РККА.
По окончании курсов в октябре месяце 1920 г. был отправлен на Врангелевский фронт. Участвовал в походах и боях на Врангелевском фронте и против банд Махно, Маслака, Каменюка, Попова и друг., с октября 1920 г. по июнь 1922 г. в быв. Донской области и Воронежской губернии в должности командира взвода и друг, 14-го Смоленского полка 2-й Донской стрелковой дивизии.
Во 2-й Донской стрелковой дивизии (впоследствии переименована в 9-ю Донскую стрелковую дивизию) в 14-м Смоленском стр. полку (впоследствии переименованном в 5-й, а затем в 26-й Ленинградский стрелковый полк) прослужил 10 лет (до ноября 1930 г.) с лишком. Занимал должности командира взвода, роты, начальника штаба полка.
С ноября 1930 г. переведен в Ленинград в Объединенную военную школу им. Ленина, где служил преподавателем тактики 1,5 года и помощником начальника учебного отдела 8 месяцев.
С февраля 1933 г. переведен в штаб Ленинградского военного округа, где занимал должности: пом. начальника 1-го сектора 2-го отдела – 2 года; пом. начальника отдела боевой подготовки – 1 год, после чего – 1,5 года был начальником учебного отдела курсов военных переводчиков разведывательного отдела Л ВО.
С июля 1937 г. командовал 215-м стрелковым полком, с ноября 1937 г. командовал 133-м стрелковым полком до мая 1938 г., с мая 1938г. – начальником 2-го отдела штаба Киевского особого военного округа до сентября 1938 г., с сентября 1938 г. назначен командиром 72-й стрелковой дивизии Киевского особого военного округа и был отправлен в правительственную командировку по заданию партии и правительства, каковую закончил в декабре 1939 г.
С января 1940 г. командую 99-й стрелковой дивизией КОВО. В период 1928-1929 гг. окончил тактическо-стрелковые курсы усовершенствования комсостава РККА „Выстрел“ в Москве, в 1934-1935 гг. окончил 1-й курс Военно-вечерней академии РККА в Ленинградском отделении.
В РККА награжден медалью „XX лет РККА“ № 012543 и различными именными подарками. За правительственную командировку представлен к награде орденом СССР.
В старой царской армии и белой армиях не служил, в плену и на территории, занятой белыми, не проживал.
В ВКП(б) вступил в 1930 г., принят дивизионной парткомиссией 9-й Донской стрелковой дивизии. Партбилет № 0471565. Проводил агитмассовую работу, неоднократно избирался членом партийного бюро школы и полка. Был редактором школьной газеты. В общественной работе всегда принимал активное участие. Был избран членом военного трибунала округа, членом Президиума районных организаций Осоавиахима и друг.
Партвзысканий не имел. В других партиях и оппозициях никогда нигде не состоял и никакого участия не принимал. Никаких колебаний не имел. Всегда стоял твердо на генеральной линии партии и за нее всегда боролся.
Органами советской власти по суду никогда не привлекался. За границей не был“.
Вот такая автобиография на 16 апреля 1940 года. О чем можно судить, читая ее? Во-первых, о происхождении: вкалывал парень с пеленок. Хозяйство было „середняцкое“, а сыновей у отца – только двое. Из хомутов ребята не вылезали. Днем в поле, а ночью за портняжничеством – так жил отец. Однако школу будущий генерал Власов окончил. Башковитый был, видно, пацан, если отец и старший брат отмусолили ему свои кровные, добытые потом и мозолями рублишки и отпустили из хозяйства на учебу. На дураков в деревне не тратятся, если не видят, что действительно растет Ломоносов. И надо быть очень башковитым парнем, чтобы в 15 лет „деревенщине“ заделаться репетитором в богатых домах просвещенного Нижнего Новгорода. Между прочим, каждую церковно-приходскую школу, по всем тогдашним уставам, напрямую курировало конкретное духовное училище, а каждое духовное училище – конкретная духовная семинария, каковых на всю Россию было одиннадцать… Отбор в духовное училище шел уже в церковно-приходской школе на всем протяжении учения в ней, а в духовную семинарию – в духовном училище. Денег у этих учебных заведений было негусто, потому отбирали и рекомендовали „наверх“ самых талантливых.
Главным и единственным принципом воспитания и обучения во всех этого рода учебных заведениях было: „Начало мудрости – страх Господень“ (Пс. 10,10) – то есть что благочестие есть краеугольный камень образования и воспитания истинно христианского. Церковь учит: первое, что необходимо для благочестия, – это истинная, святая вера. Но для благочестия мало одной веры: необходимо исполнение в жизни требований этой веры. Христианство наставляет, что „вера без дела мертва“. Нехристиане, гласит церковь, не могут проявлять истинного благочестия. „С одной стороны, они не имеют истинной и святой веры, а потому не могут исполнять ее предписаний; с другой стороны – они лишены и благодатной помощи, которую христиане получают через веру во Христе“. Жестко? Бескомпромиссно? Да, жестко, да, бескомпромиссно. Но таков был моральный и духовный фундамент у будущего генерала Власова, заложенный в него с младых ногтей, впитанный с молоком матери, о набожности которой по деревне ходили легенды: „Только с богами своими и знается“. И еще: „Кто Богу не грешен, царю не виноват“.
Есть у Ильи Эренбурга такая книжка „Люди, годы, жизнь“. Вот что он пишет о Власове:
„Пятого марта 1942 года я поехал на фронт по Волоколамскому шоссе. Впервые я увидел развалины Истры, Ново-Иерусалимского монастыря: все было сожжено или взорвано немцами…
Я проехал через Волоколамск. Возле Лудиной горы в избе помещался КП генерала А. А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом – метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами – говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался, и меня в то же время коробило – было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. [8] Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди других я отметил: „Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы. [9]
На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: „простой“, „храбрый“, „ранили старшину, он его закутал в свою бурку“, „ругаться мастер“…
…До трех часов мы проговорили: вернее, говорил Власов – рассказывал, рассуждал. Кое-что из его рассказов я записал. Он был под Киевом, попал в окружение; на беду простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились (?). „Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось“. Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину. „Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны – начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил…“ Рассказывая о повешенной девушке, выругался: „Мы до них доберемся…“ Говоря о военных операциях, добавлял: „Я солдатам говорю: не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. Это они понимают“. [10]
…Часто он вставлял в рассуждение поговорки, прибаутки, были такие, каких я раньше не знал; одну запомнил: „У всякого Федорки свои отговорки“. Еще он говорил, что главное – верность; он об этом думал в окружении. „ВЫСТОИМ – ВЕРНОСТЬ ПОДДЕРЖИТ…“ [11]
Рано утром Власова вызвали по ВЧ [12] . Он вернулся взволнованный: „Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…“ Власов получил новое назначение. Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела… А я думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности…
Полковник Карпов мне сказал, что Власов получил командование 2-й Ударной армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что ж, выбор неплохой…“
Позже, правда, Эренбург сильно не полюбит Власова за то, что тот в одной из листовок скажет про статьи Эренбурга в „Красной звезде“: „Жидовская собака Эренбург кипятится“, – хотя листовка была подписана всего лишь „Власовец“, а как мы увидим ниже, между Власовым и власовцами – это, как говорят в
