Вообще говоря, идея пригласить пиратов к участию в походе в южные моря ни малейшего энтузиазма у Блайта не вызывала. В отличие от Ордена, отношение которого с обитателями Южного Креста строились исключительно на вынашиваемой сотни лет ненависти, Империя периодически начинала заигрывание с не слишком многочисленными, зато до зубов вооружёнными и не знающими страха корсарами. В определённой степени это было выгодным — разумные подачки пиратским командирам делали морские походы для кораблей Гурана не то чтобы безопасными, но, скажем так, сводили риск к некоему допустимому минимуму. С появлением… нет, тут больше подходят слова «с воцарением» на островах адмирала Родана, ситуация несколько изменилась. За позволение имперским кораблям безопасно входить и, что важнее, безопасно покидать контролируемые пиратами воды адмирал требовал многого. С точки зрения Блайта — слишком многого. С точки зрения Его Величества — тоже. Если бы не война, возможно, пиратской вольнице пришёл бы конец. Хотя, с другой стороны, корсары в известной мере оберегали южные берега Гурана от орденских десантов. Ненависть к белым рыцарям, традиционно присущая охотникам до легкой наживы, у Родана приобрела характер мании. А учитывая мощь его флота, светоносцы если и могли рассчитывать на победу в серьёзном морском сражении, то лишь с учётом немалых потерь.
Война, как это водится, всё изменила. Довольно многочисленный отряд корсаров купился на щедрое предложение Императора и отправился «пощипать пёрышки» белоплащникам. Чем этот поход закончился — известно. Потеряв людей и, что важнее, корабли, пираты на некоторое время утихомирились, и лишь относительно недавно, не более года тому назад, принялись за старое. Без особого успеха — Ультиматум, наложивший запрет на боевые действия против извечного врага, фактически развязал Несущим Свет руки в вопросах «умиротворения» прибрежных вод. Так что отношения, и ранее достаточно враждебные, сейчас были на грани открытого столкновения.
На фоне этого, рассчитывать на готовность пиратов к сотрудничеству мог только сумасшедший.
АрГеммит сумасшедшим вроде бы не был.
— О чём ты думаешь? — Таша всё так же сидела на камне и блаженно жмурилась, подставляя лицо теплому солнцу. Ну точно кошка, объевшаяся сметаны и готовая, млея, расслабляться так хоть весь день.
— Стол накрыт, леди, — Ангер аккуратно разлил вино из изуродованной бутыли в небольшие серебряные кубки, неведомо каким чудом оказавшиеся в его вьюках.
— И всё-таки?
— О том, что нас ждёт, — пожал он плечами, словно ни о чём другом и думать-то не стоило.
— Нас двоих? Или нас всех?
— Ну… — протянул он, не зная, какой ответ выбрать, — нас двоих ждёт обед, затем прогулка до ближайшего поселения. Далее придётся ночевать в грязном доме… и ладно если это будет дом, а не землянка. Долгие разговоры с людьми, которые не слишком-то любят чужестранцев и вряд ли согласятся просто так что-то им рассказывать. А увидев серебро, тут же решат, что таких глупцов как мы ещё поискать, после чего наговорят нам массу всяких глупостей, от откровенных выдумок до никому не интересных сплетен.
— Как-то всё это у тебя тоскливо звучит, — вздохнула Таша, поворачиваясь к импровизированному столу и без особого энтузиазма разглядывая нехитрую снедь. Затем, выбрав кусок сыра и приняв от Блайта кубок, приступила к трапезе.
Свежий воздух, теплое солнце, мерно колышущаяся густая трава… Кусочек сыра разбудил аппетит девушки настолько, что её спутник искренне пожалел о явной недостаточности запасов. Почти насильно впихнув в себя последний ломтик колбасы и облизав (о боги, видели бы её благовоспитанные леди из приличных семей) пальцы, Таша растянулась на траве и уставилась в чистое синее небо.
— Хорошо тут… словно нет войны…
— Её и нет.
Блайт испытывал почти непреодолимое желание растянуться рядом с девушкой и предаться этому замечательному ничегонеделанию. Но сдержался… хотя, будь он один, наверняка завалился бы в траву и просто подремал до заката, наслаждаясь тишиной и покоем. Нечасто выпадали такие минуты, а если и выпадали — он всегда старался найти себе дело, что-нибудь важное или просто интересное. Но, глядя на свою спутницу, Ангер вдруг понял, что у него уже много лет не было настоящего отдыха. Не ради восстановления сил, а просто так.
— Ты прекрасно знаешь, что война никуда не делась, — глаза девушки оставались закрытыми. — Где-то собираются отряды, приводятся в порядок корабли. Дилана плетёт свои сети…
Имя прозвучало резким диссонансом на фоне окружающей благодати, и Ангер недовольно поморщился.
Леди Танжери вела себя безупречно. Она ни разу не позволила себе ни одного выпада в адрес Таши или Ордена, она не старалась стать «подругой» — зато в решении проблемных вопросов, неизбежно возникавших у главы инталийского посольства, ей не было равных. Любые двери открывались, пожелания исполнялись, договорённости достигались столь легко, что это начинало вызывать недобрые предчувствия. Единственная проблема возникла лишь когда Таша объявила, что посольство, выполнив миссию, должно вернуться в Инталию. Это было, в немалой степени, её собственным решением, Метиус допускал, что леди Рейвен и её эскорту придётся продлить своё пребывание в столице Империи вплоть до того момента, когда объединённая эскадра покинет побережье и отправится вглубь неизведанных южных морей. Он не стал возражать, когда Таша категорично потребовала права участия в этой кампании — видимо, понимал, что отказ приведет к скандалу и не изменит итога ни на волосок. Позже, оставшись с Блайтом наедине, он попытался убедить бывшего Консула отказаться от похода и, если такое под силу смертному, отговорить от этого и леди Рейвен. Блайт лишь пожал плечами.
В итоге Таша получила… не приказ, скорее, рекомендацию — в случае (а Метиус не сомневался в этом) успеха посольства, Таше желательно вернуться. Вершитель предлагал, чтобы девушка и её рыцари отправлялись прямиком в Сур, где будет под руководством Фата арДилгора формироваться инталийская эскадра. Боевых действий не ожидалось, а по части организации снабжения, расквартирования и погрузки воинов на корабли комендант цитадели Сур справится как никто другой — в конце концов, уже лет двадцать как он только этим и занимается.
Итак, госпожа посол объявила о своём отбытии из Брона. Леди Танжери безапелляционно заявила, что намерена сопровождать госпожу посла — ибо именно таково желание Его Величества. Таше пришлось выдержать самый настоящий поединок и, видит Эмиал, ей было бы куда легче, если б поединок шёл на шпагах. Блайт, как и положено уважающему себя телохранителю, в спор не вмешивался.
Вообще говоря, в присутствии леди Танжери он старался как можно более походить на образцового служаку, орденского рыцаря, не достигшего особых высот в магии, зато облаченного немалым в «юные годы» доверием — сопровождать и оберегать столь важную особу. То есть, держаться нарочито гордо, когда это касалось окружающих, и столь же нарочито предупредительно, если речь шла о его «госпоже». Дилана проявляла к молодому рыцарю очевидный интерес — вполне естественный, если помнить о её привычках. Леди Танжери была убеждена, что большинство мужчин должны прыгать от радости, как юные весёлые щенки, стоит ей только поманить их — и следовало признать, достаточно часто убеждалась в правоте этого суждения. Сам себе Блайт признавался, что Дилана производила на мужчин убийственное впечатление, и немного нашлось таких, кто устоял перед её чарами.
Он — устоял. И не только потому, что прекрасно знал леди Танжери, знал то, что скрывается за тонкими чертами лица, точёной фигурой и роскошными волосами. И не потому, что сам никак не мог разобраться в своих странных отношениях с Ташей, вроде бы уже переросших понятие «дружба», но ещё не ставших чем-то иным — прежде всего, Блайт был профессионалом, и если для успеха миссии ему потребуется войти в будуар Диланы, он это сделает. Без радости, но сделает. Только сейчас это было совершенно невозможно — скрытый под одеждой драгоценный медальон, придающий ему внешность заурядного молодого парня, не должны были увидеть чужие глаза. Поэтому полностью раздеваться Блайт позволял себе лишь тогда, когда был абсолютно уверен в отсутствии излишне внимательных чужих глаз. То есть — редко.
Отвергнув не слишком явные, но совершенно очевидные для понимающего человека притязания Диланы, Блайт, по теории, должен был автоматически попасть в категорию врагов имперской шпионки.
