Чем человек взрослее, тем меньше в его жизни любви. Так говорят. И доля правды здесь куда больше, чем хотелось бы. Почему? Вот об этом и разговор.
Почему многим людям, тем, кому за тридцать и за сорок так хочется этой самой любви и так трудно в нее верится? Почему чем старше, тем больше приходится в себе переламывать, вполне, между прочим, безрассудно и «не по-взрослому», чтобы эта самая любовь оказалась возможной? И почему так плохо получается у людей умудренных, предусмотрительных и битых жизнью эта штука, которую в легкую имеют в своей жизни люди помоложе (уже молчим про подростков)? Что тут не так?
…Чем хороша жизнь ребенка даже не из самой благополучной, из обычной семьи? Безответственностью. Пишем это слово без тени осуждения или даже неодобрения: это та же безответственность, что и у искренне верующих людей: что бы ты ни сделал, высшая и ЛЮБЯЩАЯ тебя сила все исправит. Конечно, можно и по попе получить, и в углу постоять, но это мелочи. Крыша над головой, тепло, хлеб, одежда — все будет. И доброе слово, и бытовая забота. И сопли тебе подотрут, и пол за тобой. А если вляпаешься в неприятности, то это в конце концов их, родителей, неприятности: выслушивать разносы в школе, объясняться с милицией, искать деньги или врача для аборта… Э-э-э, это уже когда постарше.
Куда ни оглядывается счастливый в своей безответственности ребенок, он не видит, не знает края. По большому счету, он не знает слова «нельзя» по-настоящему, «нельзя» как угрозы, от которой никто не поможет.
Он знает «нельзя» старших, которое можно хитро обойти, если они зазеваются. Он легко спрыгивает с высот и лезет на глубины. Он в принципе не понимает, что в крайний момент следящий взор может недоглядеть, а сильная рука не успеть подхватить. Для него «так не бывает». И в этом его счастье. Мир к этому ребенку НЕ равнодушен. Не просто «не зол», а именно «неравнодушен». Мир к нему добр. Не сам по себе, а в лице тех самых любящих взрослых, которым не все равно. Которым он, этот маленький человек, отчего-то дорог и нужен сам по себе, не ЗА ЧТО. Просто так. Даже любить встречно необязательно. Вообще ничего не обязательно. Тебя любят просто так. Кого-то больше, кого-то меньше, кого-то просто оберегают, кому-то еще приносят пирожные, кого-то наказывают чаще, кого-то реже, но все равно — любят.
Детская безответственность (счастливая безмятежность и ясное ожидание хорошего будущего) и та самая безусловная любовь, о которой так много говорят, — стороны одной медали.
И снова слово «взросление» мы пишем без того восторженного пиетета, которым оно часто сопровождается в воспитательных беседах. Взросление — штука объективно неприятная, примерно как выпадение зубов или появление морщин. Взросление — это синдром, как сказали бы психиатры, то есть комплекс симптомов (хорошо, просто признаков), это изменение психического строя. Оно открывает одни возможности и закрывает другие. Это просто факт жизни. В рамках нашей темы — факт неприятный. Взросление лишает человека любви. Как? Непросто. Но надежно.
Человек взрослеет (не разом, постепенно) постольку, поскольку все глубже — и в смысле веры, и в смысле повседневной практики — понимает одну простую вещь: он сам — сам по себе, какой он есть — НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Никому. Совсем. (Уточним, никакому другому человеку, чтобы не задевать вопросов веры). Родители стареют, и все чаще уже им хочется быть нужными ребенку. То есть — перевожу — они хотят получать заботу, тепло и прочие деньги (и, конечно, имеют на это право, только мы сейчас не об этом). А вот так, чтобы давать — просто так, за факт существования — вот так уже, увы — никому.
При хорошем раскладе кому-то интересны его, выросшего ребенка, способности, возможности, данные и то, что он может сделать. При раскладе совсем отличном кому-то могут понравиться его данные внешние или ум, или манера двигаться. Словом, что-то такое, для чего не особенно нужно напрягаться. (Ну до определенного возраста). Но даже и здесь его любят за то, что он развлекает. И чем дальше, тем больше приходится все равно делать, чтобы нравиться-развлекать и не наскучить.
В тот момент, когда человек окончательно осознает себя совершенно одним, перестает надеяться, что «высший глаз» присмотрит, а «высшая рука» поддержит тем или иным способом, он становится ответственным — взрослым. И начинает бояться: за себя, за завтрашний день, за тех, за кого отвечает. Появляется серьезное отношение к жизни. И пропадает магия высших сил, вера в любящий мир. Или, если хотите, чувство любимости пропадает. Нет, мир и люди по-прежнему не враждебны (хотя в момент перехода-осознания многим кажется именно так). Все гораздо хуже. Миру, людям, нет никакого дела. Вообще. И тебя — такого уникального — могут размазать не «за что-то», не из зависти и злобы. А походя. Случайно. Просто так. Nothing personal.
И вот теперь, когда магия исчезла, «объективная картина мира» заставляет все время морщить лоб. Напрягаться. Предусматривать. Подстраховываться. Рвать на себя и рваться вперед. Сначала с юным апломбом покорителя мира. Потом со страстью опаздывающего на последний поезд. Потом с безысходностью осознавшего, что никакого поезда нет, а ехать надо.
У взрослости есть разные состояния. «Я один, все меня бросили, люди — сволочи» — обычно сразу после перелома. «Я один, сам по себе, и это круто, буду самодостаточным!» — когда много сил, а шишек в неподстрахованной жизни набито еще мало. «Я один, мне никто не поможет, надо быть осторожным и внимательно смотреть по сторонам» — еще позже. «Я один, но если следовать правилам, не высовываться и быть как все, то пронесет или эти все прикроют» — и такое бывает. «Я один, и это значит, что одиночкам надо держаться друг за друга, сотрудничать, помогать выживать.» — не самый плохой вариант.
Но есть и те, кому везет. Везет не стать взрослыми или перестать ими быть. В самом хорошем смысле.
Есть те, кому везет вновь оказаться кому-то нужными просто так. Просто за то, что они есть. И снова кто-то присматривает, помогает, не спит ночей и подставляет плечо — не в обмен. Не за плату, не по уговору, не по обязанности. Потому что так хочет. Потому что не представляет, что может быть иначе. Потому что любит.
Вообще-то это неправда, что просто так. Обычно если его так любят, а он — нет, редко кто купается в такой любви как в счастье. По крайней мере редко кто долго. Потому что тот, второй, все- таки хочет в ответ. Ни много, ни мало — любви. Такой же. А нелюбящего это напрягает. Потому что ему, нелюбящему, не предусмотреть всего, не оказаться везде, не подхватить все мелочи, как ни напоминай себе, как ни уговаривай себя. Потому что нелюбящему тяжело изображать любовь даже частично. А любящему в этом никакой тягости и нет. Это ему как дышать.
Так что везет не всем. Везет — совершенно уникально и непостижимо — тем, кто ухитрился вляпаться в такое иррациональное, несправедливое, незаслуженное чувство взаимно. Именно
