работников во главе с Нейбутом и письмо Масленникова, Рабиновича и Вавилова, переданное ими из омской тюрьмы накануне казни. Когда Стрижак-Васильева в апреле 19-го доставили из иркутской тюрьмы в омскую, всех троих уже не было в живых. О письме он знал от своего соседа по камере. Теперь ему представилась возможность прочесть письмо…
«…Мы верим, что недалек тот час, когда весь мир сольется в общей борьбе с Великой Российской революцией против угнетателей и паразитов. («Как рассказывал очевидец расстрела, Михаил Рабинович во время залпа был только ранен и его потом добивали…»)
Мы верим, несмотря на то, что царские холопы во главе с Колчаком железом и кровью стремятся задушить малейшее проявление живого дела освобождения… Уже сейчас вся Сибирь покрыта сетью восстаний крестьянских масс. Несмотря на дикую расправу белогвардейской сволочи, вплоть до сжигания и уничтожения целых семей, революционное движение растет все шире и шире!..
Умирая в момент напряженной борьбы рабочего класса с мировой буржуазией, зная, что через день нас уже не будет в живых, мы с радостью умираем за рабочее дело освобождения рабочих и крестьян».
«Радость» и «умирать»… Трудно было найти два других столь несопоставимых слова. Чья эта фраза? Рабиновича, Вавилова, Масленникова? Скорей всего, Масленникова, неистового Саши Масленникова, бывшего студента Петербургского университета, бородача с улыбкой ребенка и по-детски наивными глазами за щитком старомодных очков в металлической оправе. В конце 18-го Масленников сломал оправу и подвязывал дужку очков ниткой. Выступая на конференциях и собраниях, Масленников обычно снимал очки и вертел их в руках или клал в карман пиджака. Видимо, он снял очки и перед тем, как прозвучала короткая команда «пли»…
«С радостью умираем…»
В отличие от сдержанного и суховатого Нейбута и «рационалиста» Парубца Масленников увлекался поэзией и любил сравнивать русскую революцию с гениальной поэмой. «С радостью умираем» - было одной из строчек этой поэмы…
«Мы знаем, - читал Стрижак-Васильев, - что борьба требует жертв, и мы жертвуем себя: нисколько не жалеем своих жизней («Опять Масленников!»), ибо глубоко верим в грядущую Всемирную Социалистическую революцию и в конечную победу рабочего класса… Просим товарищей не скорбеть о нашем уходе из мира сего, а просим продолжать наше будущее дело борьбы с буржуазной сволочью.
Да здравствует власть Советов!..»
Стрижак-Васильев бережно положил короткую полоску бумаги на столик, разгладил ладонью. Саднили занозой засевшие в памяти слова из Екклезиаста: «…Память о них предана забвению, и любовь их, и ненависть их уже исчезла…» Исчезла ли? То, чем жили мертвые, остается живым. И Арнольд Нейбут, и Масленников, и Рабинович, и Павел Вавилов не растворились в небытии. Они живут в нем, Стрижак- Васильеве, в Андрее Парубце, в тысячах других коммунистов, которые продолжают их дело, их любовь и их ненависть. Иначе все было бы слишком несправедливо и бессмысленно.
За окном шел снег. Мелькали и исчезали снежинки. Скрипнула дверь тамбура, вошел Парубец.
- Давно ждешь?
- Нет, только вошел.
На Парубце был френч цвета «хаки» и бриджи. Военная форма сидела на его ладно скроенной мускулистой фигуре как влитая, подчеркивая линию плеч и гибкость талии. Ему было около сорока, но, несмотря на седину и глубокую вертикальную морщину, рассекающую на две части низкий и широкий лоб, он выглядел значительно моложе своих лет. В серых под куцыми бровями глазах угадывалось добродушие сильного человека и легкий скептицизм - неизбежная дань возрасту.
- Смотрю, все стареешь?
- Ничего, когда наши возьмут Иркутск и Читу, начну молодеть, - пообещал Парубец.
- Перед Иркутском еще Новониколаевск и Красноярск, Андрюша…
- Ну, Новониколаевск - это дело дней, - уверенно сказал Парубец.
Здороваясь, он так сильно сжал руку, что Стрижак-Васильев невольно поморщился.
- Учти, я же гирями не занимался…
- Извини, - не без самодовольства усмехнулся Парубец. - На будущее учту. - И, увидев у Стрижак- Васильева гранки, сказал: - Хотел тебя попросить дополнить статью о Нейбуте, но ты теперь не успеешь.
- Почему?
- Пришлось пересмотреть сроки…
- Когда?
Видимо, вопрос прозвучал слишком резко. Парубец удивленно взглянул на Стрижак-Васильева и сказал:
- Через линию фронта тебя перебросят этой ночью, часа в три-четыре, под утро… - И, отвечая на невысказанный вопрос, объяснил: - Наши здорово жмут. Еще несколько дней, и застрянешь в пути, а то и фронт догонит. Тогда вообще все насмарку…
После побега раненый Стрижак-Васильев скрывался месяц в домике фельдшера Граевского. Сегодня он узнал, что Граевский за несколько дней до отступления белых из Омска был расстрелян, и как раз завтра собирался навестить его семью.
Парубец записал адрес Граевских.
- О них можешь не беспокоиться: все, что нужно, сделаю. Записку хочешь написать?
- Хочу.
Стрижак-Васильев написал несколько фраз, передал Парубцу.
- Ну, один камень с души снял?
- Снял.
- А еще много осталось?
- Порядочно. Ты же знаешь, что у меня не душа, а каменоломня…
- Если что-нибудь от меня зависит…
- Остальное, Андрюша, от тебя не зависит и от меня тоже…
- Интеллигентщина?
- Она самая.
Парубец крякнул, почесал висок.
- Мой тебе совет, Леша: кончится война, женись на ядреной бабе, малограмотной, от сохи, и наплоди с ней кучу детей, штук восемь-десять. Они тебе все камни расчистят.
- Попробую.
- Обязательно попробуй, - внушительно сказал Парубец и спросил: - Собраться успеешь?
- Мои сборы короткие: все движимое имущество на себе и при себе.
- Документы в паспортном бюро получил?
- Да, на имя капитана полка «черных гусар».
- Подлинные?
- «Липа». Но добротная.
- Чего ж они тебя с чином обошли? - пошутил Парубец. - Я бы полковника и то не пожалел.
- Я не чинодрал. Чего тебя Смирнов вызывал?
- По поводу твоей переброски. Кстати, предлагает мне перейти в политотдел армии.
- Согласился?
- Пока нет. Просил у него, чтобы меня вместе с тобой отправили. Пустой номер…
Парубец достал из кармана трубку, набил табаком, щурясь, закурил.
- Проводник у тебя будет опытный, из местных, все тропинки и тропочки наперечет знает…
- Ну, переход линии фронта в этой ситуации не проблема. А вот как с явками?
- С явками хуже, - признался Парубец, старательно раскуривая трубку. - Плохо с явками. Адреса старые: живы люди, нет ли - неизвестно. Наиболее надежно в Новониколаевске, а в Красноярске и Иркутске - шатко…
- Связь установить не удалось?
- Практически нет, - виновато сказал Парубец. - На фронте такая кутерьма, что о постоянной связи с
