М а к ь я в е л ь. Я почитаю его за верного слугу короля.
П р а в и т е л ь н и ц а. При желании, какой заслуженной особой мог бы он сделаться в глазах правительства вместо того, чтобы без всякой для себя пользы доставлять нам несказанные неудовольствия! Его вечера, званые обеды и пиры более объединили и сплотили дворянство, чем самые опасные тайные объединения. В его тостах гости почерпнули длительное опьянение, никогда не проходящее головокружение. Как часто своими шутливыми речами приводит он в возбуждение умы народа, и как изумлялось простонародье новым ливреям и глупым нашивкам прислуги!
М а к ь я в е л ь. Уверен, что это без умысла.
П р а в и т е л ь н и ц а. Но очень дурно. Я говорю: нам вредит, и себе выгоды никакой. Он к серьезным вещам подходит шутливо, а нам, чтобы не казаться пассивными и беспечными следует и к шутливому относиться серьезно. Так одним вызывается другое, и от чего стараешься избавиться, то сначала нужно улаживать как следует. Он опасней, чем настоящий зачинщик заговора, и я не ошибаюсь: таким его при дворе и считают. Не скрою, редко бывает, чтобы он не ставил меня в щекотливое, очень щекотливое положение.
М а к ь я в е л ь. Мне кажется, он во всем действует по совести.
П р а в и т е л ь н и ц а. У его совести услужливое зеркало. Его обхождение зачастую оскорбительно. Часто у него такой вид, словно он живет в полном убеждении, что он надо всеми господин и только из предупредительности не дает это чувствовать, открыто не прогоняет нас: к тому дело и идет.
М а к ь я в е л ь. Прошу вас, не считайте слишком опасной его прямоту, его беспечный нрав, легко относящийся ко всему важному. Этим вы только вредите ему и себе.
П р а в и т е л ь н и ц а. Я ничего не перетолковываю. Я говорю только о неизбежных последствиях, я знаю его. Его нидерландское дворянство и Золотое Руно на груди укрепляют его уверенность, его дерзость. Дворянство и Руно оборонят его в случае произвольного, внезапного неудовольствия короля. Разбери строго: ведь он один виноват в несчастиях, какие претерпевает Фландрия. Он прежде всего стал потворствовать иноземным проповедникам, он не отнесся ко всему этому достаточно строго и, может быть, втайне радуется, что нам это наделало немало хлопот. Дай мне сказать! Мне необходим этот случай излить все, что у меня на сердце. И я не хочу зря пускать свои стрелы, я знаю его слабое место. И у него есть слабое место.
М а к ь я в е л ь. Приказали ли вы созвать заседание совета? Будет ли присутствовать и принц Оранский?
П р а в и т е л ь н и ц а. Я за ним послала в Антверпен. Хочу, сколько возможно, сложить на них груз ответственности. Им придется вместе со мной либо противостать беде, либо проявить себя бунтовщиками. Скорей приготовь письма и принеси их мне на подпись. Затем пошли сейчас же в Мадрид испытанного нашего Васка - он неутомим и верен, - пусть мой брат прежде через него получит известие, пусть молва его не перегонит. Перед его отправлением я хочу еще сама говорить с ним.
М а к ь я в е л ь. Повеления ваши незамедлительно и точно будут выполнены.
ДОМ ГОРОЖАНИНА
Клерхен. Мать Клерхен. Бракенбург.
К л е р х е н. Так вы не хотите держать мне пряжу, Бракенбург?
Б р а к е н б у р г. Пожалуйста, увольте, Клерхен.
К л е р х е н. Что это опять с вами? Почему отказываете вы мне в этой небольшой и приятной мне услуге?
Б р а к е н б у р г. Вы одной ниткой так крепко привязали меня, что сижу перед вами, и нет сил уйти от ваших глаз.
К л е р х е н. Глупости! Подвигайтесь и держите!
М а т ь (вяжет, сидя в кресле). Ну-ка спойте что-нибудь. Бракенбург так славно вторит. Прежде вы были веселы, и мне всегда был случай посмеяться.
Б р а к е н б у р г. Прежде!
К л е р х е н. Хорошо, споем.
Б р а к е н б у р г. Что вы хотите?
К л е р х е н. Только что-нибудь хорошенькое, бодрое и веселое. Давайте солдатскую песню, мою любимую. (Мотает пряжу и поет с Бракенбургом.)
И бой барабанный,
И флейта поет,
В доспехах мой милый
Отряд свой ведет,
К бойцам он взывает,
Копье подымает.
Как сердце забилось!
Как силы кипят!
Завиден мне, деве,
Военный наряд!
За ним до заставы
Я - шагом живым!
Пошла бы далеко,
Повсюду за ним.
Уж смят неприятель,
Лишь стали палить.
О, если б, создатель,
Мне воином быть!
Во время пения Бракенбург часто взглядывает на Клерхен.
Под конец у него срывается голос и на глазах выступают
слезы; он роняет нитки и отходит к окну. Клерхен одна
допевает песню. Мать с некоторым недовольством делает ей
знаки. Она встает, делает несколько шагов к нему, с
некоторой нерешительностью возвращается и садится.
М а т ь. Что такое на улице, Бракенбург? Я слышу, идут солдаты.
Б р а к е н б у р г. Это телохранители правительницы.
К л е р х е н. В такой час? Что это должно значить? (Встает и подходит к окну, где стоит Бракенбург.) Это не каждодневная стража, их много больше. Чуть не все взводы. Ах, Бракенбург, ступайте! Послушайте там, в чем дело! Верно, произошло что-нибудь особенное. Сходите, добрый Бракенбург, доставьте мне удовольствие.
Б р а к е н б у р г. Иду! И сейчас же вернусь обратно. (Уходя, протягивает ей руку; она подает ему свою.)
М а т ь. Ты опять отсылаешь его прочь.
К л е р х е н. Я страх как любопытна! А еще - уж вы не осуждайте меня, - когда он здесь, у меня постоянно тяжело на душе. Я никогда не знаю, как вести себя с ним. Я несправедлива к нему, он это так живо чувствует, и это грызет мне сердце. А изменить положение я не в силах.
М а т ь. Это такой надежный малый.
К л е р х е н. Вот я и не могу пренебречь им, я должна встречать его дружелюбно. Часто рука моя неожиданно сжимается, когда он так осторожно, так ласково дотрагивается до нее своей рукой. Я укоряю себя, что питаю в его сердце тщетную надежду. Это так дурно с моей стороны. Но, бог свидетель, я его не обманываю! Не хочу питать в нем надежды и не могу допустить его до отчаяния.
М а т ь. Нехорошо это.
К л е р х е н. Я его очень любила, и в душе до сих пор хорошо отношусь к нему. Я могла бы выйти за него замуж, а думаю, что никогда не была в него влюблена.
М а т ь. И все-таки была бы счастлива с ним.
К л е р х е н. Была бы обеспечена и прожила бы спокойную жизнь.
М а т ь. И все это прозевано, и ты сама виновата.
К л е р х е н. Удивительно мое положение! Когда я так вот раздумываю, как все это шло, я и понимаю и не понимаю. А потом, как осмелюсь еще разок взглянуть на Эгмонта, все совсем проясняется, и могло бы стать еще гораздо ясней. Ах, какой человек! В провинциях повсюду на него прямо молятся, и я в его
