— Я… вот! — показал ему нож. — Я пришел тебя убить!
— Хорошо, я уже труп! — кивнул он послушно. — Выеби меня!
…упал на пол, куклой, мертвой куколкой… Я лизал и целовал его везде, а он был трупом. Круто… вспоминалась Саша… но я ему ничего не говорил о ней. Соврал, что и у меня эти игры впервые.
Его ласковые ресницы подрагивали, когда я…
Его тонкие руки взлетали, будто крылья, когда я…
Он кусал и без того пухлые губы, когда я…
И он пил, пил мое сердце, которое я…
Мы сидели в ванне, полной грязной воды и мыльной пены, лицом к лицу, в женских платьях, целовались и курили, как две жуткие красотки, с размазанной косметикой. Он кокетливо щерился, думая, наверное, что улыбается, и что ему очень идет. Я хихикал и ломался. Если бы я мог соображать. Наверняка, убежал бы подальше от позора, но я не мог соображать практически ничего. Я мог лишь позволить себя трахнуть. Я даже хотел этого. Но он наверняка ждал от меня того же самого, и никто не хотел брать инициативы на себя. Потому просто плескались, делая некие полунамеки, вскользь. Вроде «давай ты», «нет ты»… идиотизм. Милый, очаровательный идиотизм.
… я проснулся внезапно от сырости и липкого, ужасающего холода. Я весь дрожал, и когда поднял руку, она хлюпнула. О, черт — я в ужасе попытался вскочить — и понял, что все еще в ванне, полной ледяной воды. Платье влипло в тело, и больно врезаются лямочки в набухшую кожу. Арто дремлет напротив меня, свесив голову, и из уголков его губ стекает слюна. На воде плавают кружочки пены от нее.
— Сукаблядьнахуй, — тихо сказал я в одно слово. Меня всего трясло и ломало. Что же здесь произошло? Не помню. Хочу домой. Хочу горячего вина, или хотя бы водки, и под толстое одеяло. Надо отсюда выбираться.
— Арто… — прошептал я, пытаясь встать, и не находя в себе сил на это: — Артюша, плиз… — я протянул негнущуюся руку, и как деревяшкой, похлопал по лицу любовника. Ох, дурдом! Он не реагировал.
— Слышь, ты! — грубо пихнул я его в плечо, начиная злиться. Мне нужно срочно встать и перебраться под одеяло, а он мне не помогает!
— А? — он резко распахнул глаза — ужас и мутное непонимание застыли в них. — Ты чего?
— Ничего, блядь, — сказал я злобно, барахтаясь. У меня все не получалось встать, и я почти бесился. — Ну помоги мне встать-то, бля, че пялишься? — проорал я возмущенно.
— А че ты орешь-то? — растерянно заморгал он.
— Да блядь ниче! — окрысился я снова, и оперся о его плечи, не спрашивая. — Держи меня.
— Ну давай, — примирительно сказал он. Я встал наконец, хлипко покачиваясь вылез, едва не пизданувшись о сушилку для полотенец головой. Отряхнулся, взял полотенце, принялся коряво вытираться, и тут только посмотрел на Арто. Он смотрел на меня с нежной и виноватой улыбкой, и злость моя мгновенно улетучилась. Все же этот мальчишка имеет на меня такое умиротворяющее действие, как ни один транквилизатор.
— Ну ладно, все, проехали, не сердись, — сказал я, похлопывая его по плечу и отворачиваясь — не могу на него смотреть, чувствую себя виноватым.
— Слуш, ну а мне-то помоги встать, — жалобно проскулил он.
— Да, точно! — пробормотал я, и протянул руки к нему. Все так же не глядя — стыдно. И чего я наорал на него? Вот дерьмо… как же холодно!
Мы сохли в постели, замотавшись с головой, и прямо там, в домике из двух толстых ватных одеял, в духоте пили виски, за которым голенький Арто мужественно сбегал на совсем уж ледяную кухню. О которой мне и подумать страшно! Он жался ко мне как девчонка, а я все старался не пролить на простыню алкоголь. Нежный, весь в пупырышках Арто пытался целовать меня, а я отбрыкивался, мол, виски прольем… а он вдруг сказал — ну все, теперь можно, проливать-то нечего! И голос у него был совсем пьяный. Я удивился — как, уже все чтоль? Перевернул бутылку себе в рот, и лишь две жгучие капли упали мне на язык.
— А, ну тогда и правда можно! — сказал я, и мой голос тоже был совершенно пьяный. Вот те раз, а я не чувствую ничего такого… в смысле пьяным себя.
— Если только… — начал было я, но Арто нашел мои губы, слюна его смешалась с моей, и звон бутылки, упавшей на пол, отозвался гулкими ударами в сердце…
Переживая — никак не свыкнусь с любовью! — пока он спал, я дико накурился, обычных сигарет, две пачки сразу, одну с ментолом… Лежу тихонечко и подыхаю, проклиная мерзкий табак…
А он подошел и аккуратно лег рядом. Я шепчу:
— Я щас сдохну, Арто…
А он говорит:
— Давай в названия групп поиграем!
— Мне плохо…
— Ну вот, заодно и развеешься!
Он не обнимал меня, просто лежал рядом, за моей скрюченной спиной. Знал, что трогать меня сейчас нельзя, не вынесу!
И я начал:
— Раммштайн…
— Неспящий Пиздец
— Цепеш
— Шмели
— Икра
— Акустика секса
— АУ
— Ульи
— И?.. ну… — я, кажется, действительно, здорово отвлекся! Мне куда легче, только вот на И ничего не помню…
— Сказать за тебя? — лукаво спрашивает Арто.
— Не надо… ну… Ирокез!
— Точно! — хвалит он, и продолжает: — Зимовье зверей!
— Ну, это твоя стихия, музыка… — смущенно говорю я: — Что там было последнее?
— И краткая, — хихикает он.
— Че хихикаешь, Йорш!
— Ах ты, че он знает! — деланно удивляется он.
— А ты думал, я чурбан? — деланно обижаясь я.
— Легче тебе? — заботливо спрашивает он.
— Нет такой группы, ворчу я. — На Ш давай!
— Ну, Шипр, ёпт! — небрежно бросает он.
— Рвань, — усмехаюсь я. Это уже интересно!
— Мягкий знак, — лукавит он.
— Такой группы нет, — спокойно отвечаю я.
— Нет, есть!
— Нету, давай говори, или я выиграл!
— Наутилус
— Сучий лесок
— Крематорий….
И так далее, до бесконечности… очнулся я лишь утром, кажется все еще шепча «ХАЭМ, Марадеры,
