— И это совершенное ИМХО, друзья мои, и вам нечего мне возразить, не выходя за пределы разумного!
— Или формальной логики, если ты это имел в виду! — с важным видом кивает Арто. Жахни переводит офигелый взгляд с одного на другого, но через затяжку глаза её приобретают осмысленность и интеллект.
— Но товарищи, объясните мне тогда квинтэссенцию самопознания в теории хаоса!
— А это, милая барышня, лежит за пределами вышесказанного, — поворачивается к ней Арто, разводя руками.
— И соответственно, грамотно взвесив все вышеприведенные позиции, получаем — путём нестандартного решения, по упрощенной однако формуле! — что нам крайне необходимо элементарно… выпить! — и ловко извлекаю из-под стола баллон пива.
— О, незаслуженно забытый сосуд мира и любви! — вопит Арто, а Жахни аплодирует…
А я быстро отвернувшись, подавляю готовый вырваться шумный вздох — о, Жанна, ответь же мне! Я жду-жду-жду твоего слова о нашем клипе… ну пожалуйста, поторопись!..
Лежу и брежу в темноте, перебирая в голове жирных червей навязчивых детских фантазий — хочу пулевое ранение в плечо… ощутить адскую боль, говорят это будто очень сильный ожог, и потом наверняка такая въедливая, неутолимая тянущая жгучая боль… а рана заживает очень медленно, и вся рука отнимается, и половина бока, и в сердце отдает дергающими импульсами муки. И гноится, и кровищи ужас сколько… куда как страшней, чем перерезанные вены! Ух, я бы испытал это! Готов даже заплатить, чтоб мне прострелили плечо! Но кто бы оказал такую услугу? Кому платить?.. я не знаю. И продолжаю страдать безудержным бредом — хочу пулевое ранение… а потом, когда оно затянулось наконец, закрыл бы его татухой. Мне и так придется однажды покрыть все руки ниже локтей тату, чтоб скрыть позорные детские шрамы — унижение слабостью.
Да! Еще… Хочу вырвать любимому прекрасные глаза… и дать ему в руки, чтоб ощутил какие теплые и липкие… аж скорчился на постели. Зажимая одеяло коленями и рот рукой, чтоб не закричать непроизвольно на всю квартиру! Стон все же вырвался и просочился сквозь сжатые зубы, сквозь укушенные пальцы… глухой и болезненный, и спазм горло стянул — не сглотнуть, слюни текут. Ах, едва не оргазм — вырвать глаза… хлюпает кровь, течет по лицу… прекрасному нежному лицу! Я едва не кончаю, сознание мутится — и дать ему в руки, теплые и липкие его глаза… а-ах… сжимаю колени все сильней… шипение вырывается сквозь сведенные зубы, от едва терпимой боли — пережал себе хуй, корчусь, узлом завязываюсь, возбуждение…
— Глаза, — шепчу одними губами, и вижу Арто, у школьной доски, с кружевной лентой на шее, милый и аккуратный он пишет кровью — «гла-за», а я протягиваю руку и пальцами в воздухе вывожу «гла-а-а- за»… Он кивает и улыбается. Пишет «Вермишель», и достав из учительского стола кастрюлю, мешает в ней руками жирных склизлых червей.
О, как же полезно было научиться еще в школе неслышно, без единого вздоха кончать… сидя за последней партой. И даже трогать себя не надо… я умею одними лишь мыслями доводить себя.
Мама тихонько открыла дверь, и заглянула, а я истекал спермой и слезами (умея к тому же плакать так же бесшумно, чтоб нянька не позвала доктора с бОльным шприцем…), а мама стояла и смотрела вздыхая, а я даже не дрогнул, в оргазме.