привидениями, я несколько минут от отчаяния колотил мебель и изводил Тину нытьем о безработице (работа в документальной программе на телевидении благополучно завершилась), потом снял телефонную трубку — кто-то оставил мне сообщение на автоответчике. Сообщение мне наговорил толстый, краснолицый, пассивно-агрессивный южноафриканец по имени Дерек X. Он снимал часовой документальный фильм — только представьте себе на минуточку! — о виагре и звонил, чтобы выяснить, не хотел бы я поддержать его в прессе. Мне за это обещали пятнадцать тысяч долларов, поездки в Филадельфию и Нью-Йорк, а также путешествие на две-три недели в Гонконг, где, по выражению Дерека, старики в прямом смысле слова из кожи вон лезут, чтобы «затрахать себя до смерти».
Мы договорились о встрече, я познакомился с членами съемочной группы, выбрал себе в Бангкоке номер в гостинице с видом на реку и обсудил график работы. Поездка была назначена на начало июля. Потом я всем пожал руки.
В тот вечер я был в таком возбуждении, что в стельку напился и уже не стоял на ногах, когда меня посетила мысль о поездке на Кубу с Джеси и его матерью.
В день отъезда к нам в присущей ей манере, то есть на роликах, заскочила Клэр Бринкман, чтобы попрощаться. Она объявилась именно тогда, когда за нами должна была приехать машина. Меня беспокоили покрасневшие глаза девочки.
Мы сняли пару экстравагантных комнат в гостинице «Эль Парк» в старой Гаване. Бассейн там находился на крыше, в комоде лежали плотные махровые халаты, каждое утро в ресторане был накрыт шведский стол в римском стиле. Мэгги нервничала, когда думала о расходах, — она ведь была когда-то простой девочкой с фермы в прериях, и сердце ее начинало трепетать, даже если междугородная телефонная связь использовалась больше минуты, — но я был непреклонен. К тому же разве нам часто доводилось куда-то ездить вместе с сыном? А ведь совсем скоро ему вообще уже не захочется путешествовать с родителями.
Это случилось в третью ночь пребывания на Кубе. Днем я водил Джеси в Музей революции, где мы видели шхуну, на которой Кастро с шестнадцатью революционерами прокрался обратно на Кубу, там же экспонировалась фотография мертвого Че Гевары. Потом мы все втроем пообедали на балконе какого-то ресторанчика с видом на Прадо, изрядно при этом выпив. После этого неуверенной походкой прошли по улице Обиспо, чтобы присовокупить еще пару глотков «Мохито» на ночь под задорные ритмы в битком набитом помещении, полном насекомых. Когда мы возвращались в гостиницу, у меня от жары и возлияний слипались глаза. Было где-то около трех утра. Мэгги ушла в свою комнату. Мы с Джеси еще некоторое время смотрели телевизор. Пора было спать.
— Пап, можно я еще немного посмотрю телевизор, приглушив звук? — попросил Джеси.
— Ты бы лучше вместо этого что-нибудь почитал, — ответил я.
Мы выключили свет. Я чувствовал, что парень мой никак не может заснуть, никак не успокоится. В конце концов, я включил свет.
— Джеси!
Уснуть он не мог — был слишком возбужден. Может быть, ему пройтись немного, сигарету выкурить? А если вон там, через улицу, на той скамейке посидеть, что у самого парка? Ты же меня будешь видеть отсюда, пап! В конце концов, он меня уговорил.
Он быстро оделся и торопливо вышел из номера. Я некоторое время лежал, выключив свет. Потом встал, включил свет снова, подошел к окну и распахнул его. Кондиционер выключился, в комнате было тихо. Вдруг все стало слышно до странности отчетливо: стрекот цикад, приглушенные голоса, говорившие по-испански, шелест шин медленно ехавшей машины. За дверью по коридору гулко проехала тележка, позвякивая чашками.
Я стоял у окна, глядя на темный парк. В густой тени двигались какие-то фигуры. Между деревьями неспешно прогуливались проститутки, останавливались у статуи, чтобы выкурить сигарету. За статуей маячил купол Музея революции.
Я увидел Джеси, когда он появился внизу на тротуаре в своих мешковатых штанах и бейсболке, повернутой козырьком назад. Он закурил, как это бывает в кино, и выглядел соответственно (я успел разглядеть выражение его лица — таким же оно было, как когда он смотрелся в зеркало), потом зашагал через улицу к скамейке, стоявшей у самого парка. Когда из густой тени парка появился темнокожий мужчина в желтой рубашке, я едва удержался от того, чтобы крикнуть сыну о возможной опасности. Мужчина направился прямо к Джеси и протянул ему руку. Я ждал — хотел увидеть, пожмет мой сын руку незнакомца или нет. Они обменялись рукопожатием. Это была ошибка. Неизвестно откуда появились еще два кубинца. Они улыбались, кивали, указывали пальцами куда-то вверх по улице, но стояли к Джеси слишком близко. Потом неожиданно (я глазам своим не мог поверить) Джеси вместе с кубинцами направился в глубь парка, причем они с трех сторон его окружали.
Я оделся и спустился на лифте в вестибюль гостиницы. Помещение было большое, с высокими потолками и выложенным мрамором полом, прохладно там было, как на катке, тихо играла музыка, у входа стояла пара охранников в серых костюмах с ручными рациями. Они приветливо мне улыбнулись и распахнули дверь. Как только я вышел из гостиницы, меня обдало волной жаркого воздуха.
Я перешел улицу и углубился в парк. Ко мне тут же решила пристроиться проститутка. Она материализовалась как джин из бутылки, поднявшись со скамейки и направившись в мою сторону. Я вежливо отказался от ее услуг и пошел дальше через парк, глядя по сторонам в надежде увидеть Джеси. Он, наверное, свернул со своими новыми приятелями на одну из боковых улочек. Но на какую?
Я двигался параллельно восточной стороне парка, проходя мимо такси и местных трехколесных фургончиков «коко», когда сквозь деревья заметил ведущую к городскому театру улицу. В конце она была ярко освещена. Я вышел на эту улицу и дошел до бара на открытом воздухе. Там никого не было, кроме Джеси, который потягивал пиво, и трех жуликов, сидевших вместе с ним за столиком. На лице сына было озабоченное выражение, как будто он стал, наконец, догадываться, что здесь что-то не так. Я подошел ближе.
— Мне надо с тобой сейчас же поговорить.
Жуликоватый тип в желтой рубашке посмотрел на меня.
— Ты — его папаша?
— Да, — ответил я и, обратившись к Джеси, повторил: — Я должен с тобой поговорить.
— Да, конечно, — кивнул он, встал и отошел от стола на нетвердых ногах.
За ним последовал тот же тип в желтой рубашке и встал рядом, пытаясь понять, о чем мы говорим.
— Эти парни тебе не друзья.
— Я только зашел пива выпить.
— Дело кончится тем, — сказал я тверже, — что тебе придется платить гораздо больше, чем за пиво. Ты этим парням что-нибудь покупал?
— Пока нет.
Из-за стойки вышел хозяин — коренастый, очень спокойный мужчина. Его, казалось, ничем нельзя было удивить. Он подошел к Джеси и взял его за рукав рубашки.
— Что вы делаете? — спросил я, начиная нервничать.
Мужчина ничего не ответил. Он пошел обратно в бар и потянул за собой Джеси, продолжая держать его за рубашку. Сердце мое тревожно забилось, предвещая недоброе. Такие, значит, дела. Такие вот пироги, черт бы их драл.
— Сколько мы вам должны? — обратился я к бармену по-испански.
Он с Джеси уже был в баре.
— Десять долларов, — ответил мужчина.
— Дороговато будет за пиво, — заметил я.
— Такова цена.
— Вот, возьмите, — я положил на стол пять американских долларов и повернулся к Джеси. — Пойдем.
Но хозяин бара не отставал.
— Он еще заказал ром. Я ему уже сделал.
— Вы хотите сказать, вы уже
