— Плохо, — тяжело дыша, сказал Ревзин. -Если они задержат нас еще на час-полтора, кончится кислород.
Я сообразила, что он говорит о Завитаеве: в наших скафандрах было еще достаточно кислорода.
— Придется идти на прорыв, — отозвался Самарин.
— Правильно, товарищ капитан, — поддержал его один из моряков. — Станем в круг и…
— Не спешите, — вмешался Завитаев. — Мы даже не знаем, чем эти твари собираются нас взять. Нельзя лезть на них вслепую.
Натиск пауков прервал разговор. На этот раз пауки надвигались сплошной стеной. Один из них приблизился ко мне — я ясно увидела фиолетовое мерцание его длинных лап и поспешно нажала спусковые крючки обоих пистолетов. Огненная завеса отогнала пауков.
— Через час сработает взрыватель, — продолжал Завитаев. — Начнется извержение. Оно опаснее этих тварей.
Я спросила, нельзя ли изменить время взрыва.
— Нет, — ответил Завитаев. — Взрыватель сработает от часового механизма. Опускаться вниз уже поздно.
Наступило молчание.
— Стреляйте точнее, — сказал потом Ревзин. — Самовоспламеняющаяся жидкость в пистолетах быстро расходуется.
— Внимание! — предупредил Завитаев. — Они идут… Что за черт! Что там происходит?..
Наверху происходило нечто непонятное. Призрачные пауки набросились на кого-то другого. В первый момент мне показалось, что это перевернутая лодка. Но, приглядевшись, я поняла, что новый противник пауков — живое существо. Его лоснящееся в лучах прожекторов черное туловище и в самом деле напоминало перевернутую лодку. Сплюснутая, почти плоская голова имела огромные челюсти. Две пары толстых, мощных ласт пенили воду.
— Приятное создание, — иронически заметил Завитаев. — Если они сцепятся между собой…
Они сцепились. И вот тут мы увидели, чем сражаются призрачные пауки. Они не подходили вплотную к своему противнику. Нет. Они кружились около него. Сначала мы не понимали, в чем дело. Но очень скоро движения неповоротливого черного существа стали какими-то странными, судорожными, подергивающимися.
— Они его чем-то опутывают! — воскликнул Городецкий.
Да, пауки быстро опутывали своего противника невидимыми нитями. Мне показалось, что сейчас все будет кончено. Туловище черного существа согнулось, ласты беспорядочно били воду… Но, видимо, противник пауков имел поистине чудовищную силу. Он рванулся и разорвал невидимую сеть. И сразу же прыгнул на неосторожно приблизившегося паука, смял его, раскрыл и сомкнул пасть…
Остальные пауки тревожно заметались, потом опять образовали круг. Все началось сначала.
— Есть идея, — сказал вдруг Самарин. — Пока они заняты друг другом, мы можем отойти вниз. С “Динго” сбросят глубинную бомбу, и…
— Правильно! — перебил Завитаев. — Передавайте приказ.
Мы опускались очень медленно, стараясь не привлечь внимания пауков и не вызвать погони. Но схватка наверху была в полном разгаре, и пауки, видимо, забыли о нас. Глубиномер показывал четыре с половиной километра, когда Завитаев, посоветовавшись с капитаном, приказал остановиться. Мы укрылись в трещинах кратера. Надо было ждать: по расчетам Самарина, на спуск бомбы требовалось минут сорок.
Время от времени Ермаков невозмутимо сообщал: “Сбросили две бомбы… Бомбы прошли глубину в двести метров… Триста… пятьсот…” Я знала: если схватка наверху закончится раньше, чем бомбы достигнут кратера, пауки могут уцелеть. В этом случае нам придется идти на прорыв. Но, пока мы проплывем полтораста- двести метров, пауки успеют опутать нас своими невидимыми нитями.
Ермаков бесстрастно отсчитывал: “Семьсот… Восемьсот… Тысяча…” Мы молчали; излучатели гидротелефонов были направлены вверх — все слушали Ермакова. “Тысяча триста… тысяча шестьсот…” Я посмотрела на часы: еще полчаса задержки — и у Завитаева не хватит кислорода на подъем.
— Волнуетесь?..
Завитаев стоял рядом со мной. Сквозь иллюминаторы- свой и его — я видела поблескивающие, улыбающиеся глаза. Голос был азартный, даже веселый.
— Понимаете, появилась мысль… Ведь мы делаем глупость: бурим сверху. Зачем? Там, внизу, под земной корой, огромные силы. Надо только открыть им дорогу. Подтолкнуть, направить — хотя бы излучением или сейсмическими волнами. Скважина должна буриться из-под земной коры. Парадокс, а? Как все новое, не больше. Вы думаете, парадокс?
Я просто ничего не понимала. Я видела только, что Завитаев нашел какую-то идею. Он был поглощен ею и не ждал ответа на свой вопрос. Я спросила, хватит ли у него кислорода. Он посмотрел на меня, на секунду задумался, потом серьезно сказал:
— Кислород? Я дышу через раз… для экономии. Между прочим, вы молодец, не трусите. Если надоест писать романы, поступайте ко мне в экспедицию. Водолазом, а? Теперь мы только и начнем по-настоящему. Такая идея… Почему она не пришла раньше…
Мысль, которая смутно возникла у меня еще днем, стала вдруг определенной и ясной. Я подумала о том, что, по старой литературной традиции, мы пишем о борьбе человека с природой как о схватке равных. Мы пишем об этом так, как писали сто лет назад. Но время изменилось, а вместе с ним изменились и люди. Если раньше единоборство человека с природой было яростным, ожесточенным и далеко не всегда оканчивалось торжеством человека, то теперь у природы мало шансов на победу. Человек заранее уверен в своем торжестве. Люди (это произошло как-то незаметно за последние полстолетия) перестали выпрашивать милости у природы. Они поняли, что сильнее природы, что, какие бы дерзкие задачи они ни ставили, природа сдастся, уступит. Отсюда и безграничная уверенность в себе. Уверенность, основанная не на личных качествах одного человека, единоборствующего с природой, а на сознании неограниченности сил всего человечества, вступающего в новый век.
Человек, прокладывающий путь в космос, перекраивающий материки, создающий в океане Атлантиду, опрокинет все пределы. Завитаев и Городецкий правы: нет границ, поставленных природой человеку.
Пройдет время. Забудется, исчезнет многое — алчность, зависть, малодушие… И, может быть, главным качеством человека, живущего в век коммунизма, будет именно это гордое сознание принадлежности к великой, не знающей преград своим дерзаниям, умной, доброй, красивой человеческой семье.
В телефоне послышался взволнованный (или мне показалось?) голос Ермакова:
— Три километра… Бомбы пошли точно в кратер!
— Прячьтесь! — Завитаев подталкивал меня к скале.
И сразу же наверху громыхнул взрыв. Я едва успела прижаться к камням, как снова раздался взрыв. Вода бурлила, скафандр гудел и бился о камни. Я попыталась уцепиться за выступы скалы…
— Вперед! Теперь — вперед!
Я оттолкнулась от скалы и включила двигатель. Завитаев ждал меня.
— Быстрее! Все сюда!..
Прожекторы с трудом пробивали мутную воду. В трех–четырех метрах уже ничего не было видно. Мы поднимались плечом к плечу, держа пистолеты наготове. Но пауки исчезли. Выход из кратера был свободен.
Через двадцать минут, когда мы приближались к “Динго”, я почувствовала сотрясение воды: как будто кто-то несильно толкнул меня. Это внизу, в шахте, взорвался атомный заряд, открывая путь магме…
С утра ветер гонит над океаном серые тучи. Временами они опускаются совсем низко, к волнам. В двух километрах на север — с ходового мостика “Иркутска” видно далеко — грохочет вулкан. Его окутанная дымом вершина уже поднялась над водой. Это произошло на третий месяц после начала извержения. По ночам багровое зарево освещает океан. Днем клубы пара и дыма поднимаются высоко в небо.
Извержение продолжается. Островок растет. За сутки он увеличивается на пять тысяч квадратных
