А еще спустя несколько минут отец Пиендо приступил к обряду венчания:
— Дети мои, мы собрались здесь, чтобы соединить в священном браке первенцев двух самых уважаемых семейств нашего прихода…
Виктория, не в силах вынести эту пытку, выбежала из зала и устремилась в сад. Адальберто последовал за ней.
— Я никогда не прощу Марии предательства! — сказала она Адальберто. — У меня больше нет сестры!
— Успокойся, милая, — как мог, утешал ее Адальберто. — Не надо так убиваться. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
В это время к дому подъехала карета, и из нее торопливо вышла Асунсьон. Буквально ворвавшись в зал, она услышала слова священника, обращенные к Марии:
— Берешь ли ты в мужья Гонсало Линча? Будешь ли чтить его и уважать — в горе и в радости, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?
— Мария, ты еще можешь сказать «нет»! — крикнула Асунсьон, и буквально похолодела, услышав, как племянница ответила священнику «да».
К брачному ложу Мария шла как на заклание и почти не слышала слов, которые страстно шептал ей Гонсало:
— Ты прекрасна, Мария! Ты первая женщина, которую я полюбил… И — последняя. Не бойся меня. Не волнуйся… Ты научишься любить меня. Я сам тебя этому научу…
Затем он какое-то время лежал рядом с нею обессиленный, в сладкой истоме, но вскоре опять заговорил — об их совместном будущем и, конечно же, о делах:
— Накануне свадьбы я получил письмо из Лондона. Англичане предложили мне стать их компаньоном! Завтра мы отправимся в свадебное путешествие в Монтевидео, а оттуда прямиком махнем в Лондон! Обещаю, что там мы будем жить счастливо. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Я стану преуспевающим промышленником.
Мария вроде бы и слушала его, но не понимала, о чем он говорит.
Лишь утром до нее дошло, что она должна покинуть больную мать, отца, сестру, распрощаться с Санта-Марией и навсегда уехать в чужой и холодный Лондон.
— Никуда я не поеду! — заявила она. — Моя мама больна, я не имею права оставить ее.
— Теперь ты — моя жена, и мне решать, что для тебя лучше, — отрезал Гонсало. — Собирайся, нам пора в дорогу.
Прощание с родителями и Асунсьон вышло грустным: Мария изо всех сил сдерживала слезы, не желая расстраивать мать. И лишь когда ее обняла Доминга, Мария украдкой смахнула навернувшуюся слезу.
— А где же Виктория? — спросила она растерянно, не увидев среди провожающих сестры.
— Она в саду, — сказала Доминга, — Ее очень огорчил ваш отъезд.
— Я не могу уехать, не простившись с нею! — воскликнула Мария и, оттолкнув пытавшегося удержать ее Гонсало, побежала в сад.
— Виктория, не знаю, как смогу жить без тебя! — сказала, отыскав сестру, которая горько плакала в самом дальнем уголке сада. — Буду писать тебе каждый день!
— Можешь не трудиться, — вскинула на нее заплаканные глаза Виктория. — Я не стану отвечать на твои письма. Ты предала Энрике, предала меня.
— Не надо, прошу тебя! Мне и так больно.
— Тогда объясни, почему ты согласилась на брак с Гонсало!
— Поверь, у меня была на то серьезная причина. Это все, что я могу сказать тебе сейчас. А со временем ты все узнаешь сама. Береги маму! Ты ей будешь очень нужна. Я люблю тебя!
— Желаю тебе никогда не разочароваться в том, что ты сделала, — бросила на прощание Виктория.
Мария молча вытерла слезы и смиренно побрела навстречу своей нелегкой судьбе, которую избрала сама.
После отъезда новобрачных Мануэль круто поговорил с сестрой, обвинив ее в том, что она пыталась сорвать свадьбу Марии.
— Это ты сломал ей жизнь, и когда-нибудь тебе придется испытать горькое раскаяние, — хмуро ответила Асунсьон.
— Никогда не пожалею, что выдал Марию за Гонсало! — уверенно заявил Мануэль. — А тебя я больше не желаю видеть в моем доме!
— Да, мне теперь здесь делать нечего, — грустно произнесла Асунсьон.
В тот же день она уехала в «Эсперансу».
Печальная Энкарнасьон попыталась объясниться с Викторией, но та не захотела ее слушать. Родители для Виктории словно перестали существовать. Все дни она проводила в своей комнате или на конюшне. Даже с Домингой была холодна, и лишь надежному другу — Адальберто — могла поведать, что творится в ее душе:
— Сейчас меня держит на этом свете только слабая надежда, что Энрике каким-то чудом удастся выжить!
Адальберто понял, что никогда не сможет рассчитывать на любовь Виктории, чье сердце безраздельно принадлежит Энрике Муньису.
Простившись с доном Федерико и поклявшись Виктории в верности, он покинул Санта-Марию.
А Энкарнасьон вскоре совсем слегла. И без того больное сердце сжималось под тяжестью вины, которую мать испытывала перед Марией. Но что-либо поправить было уже невозможно, и Энкарнасьон только молилась о счастье дочери, хотя и не верила в него.
Болезнь матери, в какой-то мере, помогла Виктории вернуться к реальности. Дни и ночи просиживала она у постели слабеющей Энкарнасьон, читала ей вслух письма от Марии, но сама никогда не писала сестре.
Мануэль же исполнил обещание, данное Марии: похлопотал о судьбе Энрике, и тот получил минимальное наказание — три года тюрьмы.
Узнав об этом от отца, Виктория воспрянула духом. Теперь у нее, кроме заботы о матери, появилась еще одна важная цель: дождаться освобождения Энрике!
Глава 11
Три года минуло с той поры, как Мария вышла замуж за Гонсало и поселилась с ним в Лондоне.
Постепенно она привыкла к тому, что слуги называли ее сеньорой Линч, привыкла и к мужу, который с утра до ночи занимался своими делами, проворачивая какие-то рискованные операции, но в редкие часы отдыха был с нею ласков и нежен.
Можно сказать, что Мария окончательно смирилась с судьбой. Сидя целыми днями дома, одна, она не роптала и не искала каких-либо развлечений. Читала книги и писала письма — родителям, Асунсьон и дону Федерико, которому Гонсало не удосужился написать ни разу.
Зная, что матери день ото дня становится все хуже, Мария не хотела ее волновать и описывала свою жизнь в радужных тонах, не догадываясь, как это бесило Викторию, продолжавшую считать сестру предательницей. «Быстро же она забыла Энрике!» — думала Виктория, читая послания Марии, зато мать и отец были довольны: слава Богу, их дочь сумела изжить юношескую любовь и обрести счастье рядом с достойным человеком.
Лишь в письмах к Асунсьон Мария могла себе позволить гораздо большую откровенность:
«Ты не представляешь, как я тебе завидую! Мне не хватает здесь нашего солнца, нашего южного
