прорвались на запад на подступы к Кирову. В то же самое время на правом фланге Западного фронта 4-я ударная, 29-я и 39-я армии возглавляемого Коневым Калининского фронта наступали от Ржева на юг к Вязьме — в глубокий тыл группы армий «Центр». Эти симметричные советские удары угрожали охватить с флангов, окружить и уничтожить все войска группы армий «Центр», действующие восточнее Смоленска.
В начале февраля 1942 года Сталин ухватился за возможность увенчать свои победы под Москвой одной масштабной операцией по окружению группы армий «Центр». Он приказал кавалерии Белова и 50-й армии развернуться на север к Вязьме и соединиться с наступающими с севера войсками Калининского фронта и десантными войсками, выброшенными на парашютах в районе Вязьмы. Одновременно он приказал 10-й армии перерезать коммуникации между немецкими 4-й и 2-й танковой армиями.
Атакующим войскам Красной Армии не удалось сомкнуть клещи у Вязьмы, в итоге сражение вылилось в многомесячную бесплодную борьбу, в ходе которой обе стороны то наступали, то отступали. Однако наступление 10-й армии на Киров создало еще одну новую возможность для наступления, изолировав 2-ю танковую и 2-ю общевойсковую армии группы «Центр» в образовавшемся возле городов Белев и Волхов огромном выступе, который блокировал любое последующее продвижение Красной Армии к Курску и Белгороду. Понимая, что ликвидация этого выступа жизненно важна для конечного успеха Московского наступления, Ставка приказала Брянскому и Юго-Западному фронтам провести две параллельные операции, нацеленные на стирание с карты этого досаждающего немецкого выступа. Однако так называемые наступления на Обоянь — Курск и на Волхов не сумели достигнуть своих целей и с тех пор буквально исчезли из анналов войны.[23]
В тот же период Сталин приказал Ленинградскому и Волховскому фронтам снять осаду с Ленинграда, проведя концентрические атаки через Неву и Волхов против 18-й армии группы армий «Север». Хотя 2-я ударная армия и 13-й кавалерийский корпус Волховского фронта сумели прорвать немецкую оборону, они вскоре оказались изолированы в глубоком немецком тылу-только для того, чтобы быть уничтоженными немецкими контрударами между маем и июнем 1942 года.[24] Эта операция тоже свыше 40 лет пребывала в безвестности — главным образом из-за того, что она обернулась позорным провалом, но также и потому, что последним командующим 2-й ударной армией был печально известный генерал-лейтенант А. А. Власов, который сдался немцам, а позже создал Русскую Освободительную Армию (РОА), пытавшуюся до конца войны сражаться на стороне немцев.
Схожим образом безуспешное наступление Красной Армии зимой 1941/42 года против войск группы армий «Север» в районе Демянска и наступление Крымского фронта с целью деблокирования осажденного Севастополя тоже закончились провалом и исчезли со страниц истории. [25]
Хотя поразительные и беспримерные победы Красной Армии над перенапрягшимся вермахтом зимой 1941/42 года под Москвой, Тихвином, Барвенково, Ростовом и в Крыму стали головокружительными и вдохновляющими, они вышли еще и скоротечными. ОКХ успешно остановило советское контрнаступление, а летом 1942 года начало массированную и амбициозную наступательную операцию под кодовым обозначением «Блау». Тем не менее победа Красной Армии под Москвой воскресила советское военное счастье, и боевой дух советского населения воспарил до небес. С другой стороны, эта победа также подлила масла в огонь непомерного оптимизма со стороны Ставки — что в конечном итоге внесло немалый вклад в будущие советские военные неудачи. Советам не только не удалось зимой 1941/42 года достичь своих стратегических целей (в первую очередь — уничтожения немецкой группы армий «Центр»), но они еще и драматически «зарвались» весной.
В настоящее время более чем очевидно, что спланированные Сталиным, Жуковым и другими членами Ставки наступления Красной Армии в ходе зимней кампании 1941/42 года были не менее чем всесторонне скоординированной попыткой обвалить оборону вермахта на Всем протяжении советско- германского фронта. Не менее очевидно и то, что эти стратегические наступления ставили перед собой чрезмерно амбициозные задачи по сравнению с реальными возможностями Красной Армии. Как часто бывает в начальный период любой войны, немногие из советских игроков понимали реальные возможности своих войск — и, что еще важнее, возможности войск противника. Если в Ставке их вообще кто-то понимал.
На первой стадии советского контрнаступления в начале декабря 1941 года стратегические горизонты Сталина и Ставки ограничивались воспоминаниями о катастрофическом летнем опыте Красной Армии. В декабре 1941 года Сталин пытался добиться успеха у Тихвина, Ростова и в непосредственной близости от Москвы, где немецкая угроза была наиболее острой. Однако к середине декабря достигнутые Красной армией в этих областях впечатляющие успехи побудили Ставку развить это наступление до предельно возможных масштабов. Побуждаемая Сталиным еще с 17 декабря, Ставка приказывала проводить амбициозные атаки практически по всему советско-германскому фронту, используя все стратегические и оперативные резервы Красной Армии. Наступательное рвение старшего руководства Красной Армии никак не умерялось соображениями о том, какой будет человеческая цена этих усилий.
Однако наступления эти, что вполне предсказуемо, сильно не достигли своих стратегических целей. Как только немецкое Верховное командование сухопутных сил оправилось от шока первоначальных неудач, оно хладнокровно парировало удары Ставки — и к концу апреля 1942 года остановило амбициозное наступление Сталина, нанеся по ходу дела массовые и тяжкие потери Красной Армии.
Зимняя кампания 1941/42 года тоже оставила после себя наследие в виде горячих исторических споров, в том числе дебатов по военной стратегии Сталина и о том, до какой степени Московская битва представляет собой поворотный пункт в конечном ходе войны.
Сталинская стратегия «широкого фронта». Послевоенные советские и российские критические работы о сталинском управлении Московской битвой, включая работы, написанные военными из его ближайшего окружения, резко критикуют использование диктатором для разгрома вермахта стратегии «широкого фронта». Эта стратегия, утверждают они, распылила ограниченные силы Красной Армии требованием вести наступательные операции по многим направлениям — тем самым гарантируя, что ни одно из наступлений не сможет достичь своих конечных целей. Те же критики, в особенности Жуков, доказывают, что лишь после весны 1942 года Сталин наконец-то начал внимать советам своих советников и отбросил стратегию «широкого фронта», сменив ее на более избирательный подход. Впоследствии, утверждают они, Сталин и Ставка тщательно выбирали ключевые наступательные направления, сосредотачивали все силы на этих осях и подбирая атакующие войска под стать порученным им задачам.
Однако недавно вышедшие в свет материалы и более подробное изучение характера военных операций явно опровергают эти утверждения как минимум в двух отношениях. Во-первых^ хотя Сталин и в самом деле зимой 1941/42 года принял на вооружение наступательную стратегию «широкого фронта», его ключевые советники (включая Жукова) молчаливо поощряли ее применение, соглашаясь со Сталиным, что наилучшим способом обрушить немецкую оборону на каком-то конкретном участке фронта будет оказывать максимальное давление на как можно большем числе участков.[26] Во- вторых, Сталин и Ставка вовсе не отбросили эту стратегию после весны 1942 года, скорее наоборот — придерживались ее в 1942-м, 1943-м и в начале 1944 года по тем же причинам, по каким прибегли к ней в 1941 году.[27] Только летом 1944 года была принята политика проведения поэтапных и последовательных наступательных операций. И даже на столь позднем этапе войны, как январь 1945 года, Красная Армия вновь использовала стратегию «широкого фронта», хотя и в меньших масштабах, в ходе своего стратегического наступления в Восточной Пруссии, центральной Польше и позже в западной Венгрии и Австрии.
Московская битва как поворотный пункт. Среди историков много лет бушевали споры по поводу поворотных пунктов в советско-германской войне, конкретнее-когда же именно военное счастье повернулось лицом к Красной Армии и почему так произошло. Эти споры подняли на поверхность трех ведущих кандидатов на честь быть названными «поворотными пунктами»: Московскую, Сталинградскую и Курскую битвы; в более недавние времена появился еще и четвертый — поворот
