птичка с сине-черным оперением. «Не может быть! Неужели это девятисловная синица?..» Рауль пристально вгляделся в тонкие переходы неяркой окраски. Темя голубое, в пере много черни; крылья отливают рыжеватым отливом, какой бывает у ремеза, гаечки, самой крохотной из всех видов синиц.
И снова знакомый зов. Рауль подошел к дереву.
— Pay! — жалобно вскрикнула птица и перелетела на другой сук.
Рауль тихо засвистел, пытаясь повторить странное птичье пение.
— Випрачитти! — произнес чей-то голос.
Рауль заставил себя медленно и лениво оглянуться. Перед ним стоял невысокий худощавый человек в серой рубашке с открытым воротом.
— Випрачитти, — произнес он опять, уже шепотом. — Ее надо непременно зарисовать. Может быть, она никогда уже здесь не появится.
Старик лихорадочно рылся в карманах. Птица смотрела на него маленькими бисеринами-глазами и молчала. Вынув, наконец, книжку в кожаном коричневом переплете, старик похлопал себя по карманам, нащупывая карандаш.
— Дайте же, наконец, карандаш! Что вы стоите? — прошипел он. — Перед вами древнейшая порода птиц!
Рауль вынул огрызок угольного карандаша из нагрудного кармана. Тот самый огрызок, который он спасал при каждом обыске в бараке, запрятывая его то в кусок хлеба, то в щель, то под обмотку. Потерять возможность рисовать казалось Раулю самым страшным.
Старик выхватил из его пальцев угольный карандаш и начал резко и неумело набрасывать контуры птички.
— Позвольте.
Взяв записную книжку у старика, Рауль мягко провел углем первые линии. Випрачитти возникала легко и просто, как детский рисунок.
— Прелесть! — сказал старик.
— Pay! — крикнула випрачитти и взлетела.
— Ну, что ж! Портрет ее в наших руках, — сказал старик, принимая свой блокнот. — Остается записать имя свидетеля. Это важно.
— Зачем?
— Как доказательство, что випрачитти действительно побывала в наших краях. Итак, ваше имя?
Рауль молчал.
— Моя фамилия Айкельсон, — чопорно представился старик. Вы, наверное, догадались, что я занимаюсь здесь раскопками.
— Нет.
— Ах, вы из пригорода?
Рауль молчал.
— Вы, наверное, вернулись из долгого отсутствия?..
Рауль молчал.
— Сколько же вам удалось сэкономить времени? — продолжал старик с неожиданным недоброжелательством.
На Рауля смотрели ясные серые глаза.
Нет! Старик не сумасшедший.
— Я вас... не понимаю.
— Зато я вас отлично понимаю, молодой человек! Отлично рисуете, сын состоятельных родителей. Отчего бы не сбежать в иное время, пока сверстники живут трудовой жизнью?
Рауль ничего не понимал. Старик сунул записную книжку в карман и вернул Раулю карандаш.
— Если не найдете в городе работы — так бывает с беглецами от собственного времени, — приходите ко мне. Вы отлично рисуете, а мне нужен копировщик старинных рукописей. Мой адрес: «Гаммельн, Кирхенштрассе, 8». — Старик повернул налево, туда, где редели сосны и в широком просвете виднелись небо и море...
«Не может быть! Может быть! Все может быть!»
Рауль долго бродил вдоль прибрежного леска, то выходя к дюнам, то возвращаясь обратно, не решаясь идти дальше. Но ничто не нарушало покоя утра. Он остановился у поворота тропинки, ведущей к морю. Рыбак нес полное ведро рыбы. Пахло водорослями.
— Почем рыба?
— Пять пфеннигов штука. Сегодня море бурное, лодка сильно тяжелеет... — рыбак поставил ведро.
— Лодка тяжелеет?
— Еще как! Берите! Дешевле не отдам.
«У меня кончились деньги, — вспомнил Рауль. — Не думать о еде», — приказал он себе. Не думать о еде он научился в лагере, у него был большой опыт.
— Ну, как хотите! Я не запрашиваю. Только сегодня скорость ветра большая, лодка сильно тяжелеет, пятнадцати метров не отплывешь, — рыбак поднял ведро.
Что он болтает про «утяжеление» лодки? Но лучше ни о чем не спрашивать. Не привлекать внимания.
Рыбак встряхнул рыбу в ведре и, обиженно повторяя, что при быстрой гребле весла «свинцом наливаются», пошел дальше.
Рауль посмотрел ему вслед и вынул записку с адресом Айкельсона: «Гаммельн, Кирхенштрассе, 8».
По крайней мере известно название города и есть адрес. Обыкновенное название заурядной немецкой улицы — Кирхенштрассе. Старик, по-видимому, коллекционирует старинные рукописи. Может быть, «беглецы от собственного времени» только поэтическое сравнение?
Раздалось легкое шарканье. Айкельсон с торчащими после купания мокрыми волосами, в сандалиях на босу ногу шел по дорожке, по-мальчишески подбрасывая ногами мелкие камушки.
— Не попадалась больше випрачитти?
— Нет.
Рауль пошел рядом.
— Вы занимаетесь историей?
— Теперь да.
— Я согласен с вами работать.
— Но, к сожалению, я не могу вам много платить.
Некоторое время они шли молча. Лес оборвался. К его опушке подступал город.
— Возьмем велосипеды напрокат у рынка, — предложил Айкельсон.
У городского рынка Рауль увидел полицейского. Но почему на нем голубой мундир? Впрочем, полицейский опасен для него в любом мундире. Между тем Айкельсон неторопливо выбирал велосипед. «Скорей бы!» Не выдержав, Клемперт положил руку на руль.
— Вот этот.
Айкельсон расплатился, и они вышли из прокатного пункта. Не оглядываться! Раулю казалось, что взгляд полицейского приклеен к его спине.
Айкельсон неторопливо перекинул ногу через раму и медленно поехал, с трудом нажимая на педали. Рауль рывком встал на педали и, разгоняясь, всей тяжестью надавил на них. Но тут начало происходить такое, что было похоже на затянувшийся страшный сон. Рауль поворачивал колесо велосипеда, но оно еле-еле поддавалось, продвигая велосипед на небольшой отрезок. Он еще больше нажимал, опираясь на педали, но вместо привычного рывка, так хорошо знакомого по гонкам, он с трудом проползал вперед, чуть-чуть увеличивая скорость. Может, лопнула камера? Нет, камеры в порядке. У Рауля не было сил разогнаться! Его охватило отчаяние. Ему казалось, он тяжелеет и слабеет при каждом чуть заметном увеличении скорости. «Неужели я слабею от страха под взглядом полицейского?» Между тем худенькая фигура Айкельсона удалялась. При этом происходило нечто странное с его фигурой — она сужалась! Сжав
