ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

назначение этих выплат не только нарушило переговорные пункты Вильсона, но и в два с половиной раза превосходило денежное выражение общего ущерба, причиненного на Западном фронте. Добавив к первоначальному переводу наличных средств в сумме 5 милли­ардов долларов, ожидавшемуся к маю 1921 года, дополнитель­ные выплаты (25 миллиардов долларов) и компенсации за вы­званные войной разрушения (10 миллиардов долларов). Кейнс оценил репарационную нагрузку в 40 миллиардов долларов: эта сумма в три раза превосходила весь предвоенный годовой до­ход германского рейха и находилась за всякими пределами пла­тежеспособности побежденной Германии (102). Кейнс не скры­вал своего негодования — представленные суммы были откровенно абсурдными.

Но победоносная публика питала надежды совершенно иного рода: британцы оценивали свои притязания в 120 мил­лиардов долларов, а французы мечтали о фантастической мзде в 220 миллиардов (103). Перед такой разгоряченной ауди­торией, мстительно жаждавшей карающей дани. Ллойд Джордж и французский премьер-министр Клемансо, главные представители Британии и Франции на переговорах, едва ли могли показаться дома с добычей всего» в 40 миллионов дол­ларов без риска политического линчевания. Тогда Ллойд Джордж придумал очень мудрый выход — оставить сумму не­названной и предоставить ее окончательное определение ко­миссии экспертов, которая должна будет выдать результат че­рез два года, к маю 1921 года. Эту взрывчатую смесь в текст до­говора ловко вставил Джон Фостер Даллес — нью- йоркский адвокат, вращавшийся в высших сферах, — в форме печально из­вестной 231-й статьи, вошедшей в историю под названием «во­проса о виновниках войны» (Kriegsschuldfrage). Согласно этой статье Германия была принуждена принять на себя всю ответст­венность и, таким образом, подписать «чек на предъявителя» «за причинение всех потерь и ущерба, понесенных союзными державами и их народами, вследствие войны, навязанной им аг­рессией со стороны Германии».

Общая сумма добычи, которую предполагали отнять у Герма­нии, была победителями эмпирически разделена следующим образом: 50 процентов Франции, 30 процентов Британии и 20 процентов остальным, менее пострадавшим и менее значи­мым союзникам (104).

Послужив своей цели, приманка из четырнадцати пунктов была разорвана и выброшена в мусорную корзину. Глашатай и автор изложенных в них принципов Вильсон, словно деше­вые часы, которые однажды слишком сильно завели, а потом выбросили, судорожно «потикал» и сломался: в Париже пре­зидент серьезно заболел. Он клялся, что не будет никаких ан­нексий, однако молча согласился на оккупацию Германии союз­никами; он обещал, что не будет никаких компенсаций, но согласился на односторонние репарации. Он клялся выкорче­вать «тайную дипломатию» и спокойно наблюдал, как его союз­ники именно таким способом цементируют договор: когда гер­манская делегация в конце апреля прибыла в Париж, чтобы 7 мая 1919 года ознакомиться с содержанием, Ллойд Джордж, спотыкаясь, зачитал текст, который ни он, ни другие полно­мочные представители союзников до этого ни разу не видели в законченном виде (105). Все они яростно спорили и торгова­лись, но рука, компактно записавшая итог этой склоки, так и осталась скрытой.

Когда до немцев дошла суть представленного им договора, они буквально онемели. Потом, в какой-то степени собравшись с духом, они пригласили своего шефа, министра иностранных дел графа Ульриха фон Брокдорф-Ранцау — того самого, которо­го в 1917 году одурачил Парвус Гельфанд*,

* См. главу 1.

— с тем чтобы он вы­ступил с дипломатическим официальным протестом: в своей длинной речи Брокдорф пожаловался на «нарушение догово­ренностей, подписанных в условиях перемирия. Желая оскор­бить своих слушателей, Брокдорф говорил сидя» (106).

В Берлине депутаты рейхстага (парламента) встретили весть о договоре ревом страшного недовольства. В самом же Верса­ле германские дипломатические представители выступили с контрпредложением: в мастерски составленном ответе объемом 443 страницы, отредактированном в соответствии с первона­чальным вильсоновским проектом, один за другим отвергались все статьи договора: Германия предложила ограничить размер репарации 25 миллиардами долларов, «а большая часть терри­ ториальных изменений была отвергнута, за исключением тех, необходимость которых основана на самоопределении» (чем была подтверждена точка зрения Вильсона) (107). Германская сторона привлекла для обоснования своей позиции даже ста­рейшину социологии Макса Вебера, так же как сделал это Ле­нин несколько лет назад, заявив, что война была грехом всех держав (108).

Но союзники были непоколебимы: Германии, как единст­венной виновнице всех жестокостей войны, был предъявлен пятидневный ультиматум, коим предписывалось принять усло­вия договора под угрозой военного вторжения. Для того чтобы не ставить свою подпись под таким Schandefrieden (позорным миром), первое веймарское правительство, руководимое соци­алистом Шейдеманом, в полном составе подало в отставку, не просуществовав и четырех месяцев. В отчаянном порыве ос­корбленных патриотических чувств 21 июня экипажи герман­ского флота, запертого в бухте Скапа-Флоу у Оркнейских ост­ровов, начали топить 400 тысяч тонн ценного груза и потеряли десять моряков от открытого в ответ на эти действия огня бри­ танцев (109). В Берлине основную тяжесть непопулярного ре­шения принял на себя все тот же Матиас Эрцбергер: в ноябре он подписал унизительное перемирие, теперь же в качестве министра финансов нового кабинета он взял на себя обязан­ность завернуть последнюю гайку в этой конструкции. Он с вызовом предложил своим твердолобым парламентским оппонен­там — противникам ратификации договора — возглавить прави­тельство и снова вступить в войну. Оппоненты мгновенно рети­ровались перед такой перспективой, а генерал Гренер уверил рейхспрезидента Эберта, что успокоит«(взбешенную) армию. Таким парламентским маневром, призванным спасти честь па­триотов и дать возможность прагматикам ратифицировать до­говор, этот последний 23 июня был принят, и Германия избежа­ла оккупации союзниками (110).

Что же касается территориальных изменений, то здесь в до­говоре содержались два важных указания. Первое касалось польского коридора: Франция хотела отдать Восточную Прус­сию Польше, но составители договора остановились на более хитром решении, согласно которому Восточную Пруссию дол­жен был пересекать коридор, связывающий Польшу с Север­ным морем через порт вольного города Данцига, а образо­вавшийся германский анклав предполагалось передать под международную опеку. Таким образом, коридор отделил от не­мецкого отечества значительный кусок территории Германии. Как хитроумное приспособление для постоянного разжигания тлеющих этнических, территориальных и политических кон­ фликтов, это решение оказалось весьма и весьма эффектив­ным: действительно, именно здесь был спущен курок следу­ющей войны*.

* См. главу 5

Второе положение о территориях касалось положения Рейн­ской области: Рейнская область и пятидесятикилометровая зо­на вдоль правого берега реки подлежали постоянной демилита­ризации, и любое нарушение этого положения могло рассматриваться как враждебный акт со стороны государства, подписавшего договор. Данным условием определялось, что все германские войска должны быть навечно выведены из Рейн­ской области. А все фортификационные сооружения демонти­рованы. «Это было самое важное положение Версальского дого­вора, ибо оно подставляло становой хребет немецкой способности вести войну под неминуемый и скорый удар фран­цузов» (111). Французским войскам было дано право оккупиро­вать зону в течение пятнадцати лет.

Нависая, подобно двум тюремщикам, на флангах скованного по рукам и ногам гиганта (112), новоявленные «творения» Вер­саля — Польша и Чехословакия — внимательно надзирали над Германией, которая к тому же лишилась своих вооруженных сил, так как численность кадровой армии по условиям договора не должна была превышать ста тысяч человек. Страна была так­же лишена большинства своих шахт; население сократилось на 6,5 миллиона человек (10 процентов от общей численности) (113), а 2,4 миллиона погибли во время войны; Германия оста­лась без торгового флота и колоний; территория страны умень­шилась на 13 процентов; запасы железной руды сократились на 75 процентов, добыча угля упала на 26 процентов, производство чугуна и стали уменьшилось на 44 и 38 процентов соответствен­но (114); помимо этого, Германию «обязали выделять часть про­изводственных мощностей на строительство кораблей для со­юзников и на добычу угля для Франции» (115).