ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх

Эрцбергера сначала оклеветали, потом предостерегли и в конце концов в 1921 году убили. Выращиванию гитлеризма на первых порах угрожали решительные сторонники старого порядка — армейские генералы и бывшие высокопоставленные правительственные чиновники рейха, — которые желали реани­мировать монархический союз Центральной Европы и России (1920 год). Нацизм находился тогда в эмбриональной стадии своего развития, и такого поворота событий он бы не пережил: раздраженные роялисты в армии мечтали вернуться к былым временам; для монархистов были характерны взгляды, не имев­шие ничего общего с нацистскими. Англия отрядила Игнаца Требич-Линкольна, прожженного спеца по противодействию мятежам и дезинформации, на то, чтобы выявить, расстроить и выжечь все монархические заговоры против Веймарской рес­публики. В это время, в 1921 году, в политику с головой окунает­ся влиятельный промышленник Вальтер Ратенау, обуреваемый все той же идеей до предела обложить налогами богатых, чтобы тем самым спастись от положений Версальского договора, но его точно так же (как Эрцбергера) опорочили дома, а во внеш­ней политике склонили к ратификации «секретного» и на пер­вый взгляд странного пакта о русско-германском сотрудничестве (1922), пакта, согласно которому два «европейских изгоя» нача­ли серьезно сотрудничать в военной области, и сотрудничали до тех пор, пока в 1941 году не вцепились друг другу в глотку. Еще до того, как Матиас Эрцбергер успел всего лишь пощупать фи­нансовые держания германских частных собственников, эти по­следние обналичили свои сертификаты военных займов и пере­вели выручку в заграничные банки, уменьшив тем самым финан­совое богатство страны. Пока богачи погашали свои казначей­ские векселя, а правительство покупало иностранную валюту для выплаты репараций, рейхсмарка стала быстро обесцениваться, — так произошла «внешняя дискредитация» германской валюты. Исходя из этого положения, для того чтобы поддержать на плаву платежную систему, рейх принялся в ускоренном темпе одалживаться у самого себя, продавая внутри страны раз­бухающую массу правительственных облигаций (1921 год). Крат­косрочные государственные заимствования росли до тех пор, пока в буквальном смысле слова не взорвались в 1923 году под давлением прекращения покупки и массового погашения обли­гаций бывшими подписчиками. Оба эти непредвиденные прави­тельством обстоятельства вынуждали Центральный банк пре­вращать облигации в море ничего не стоивших банкнот. В результате 1923 год едва не ознаменовался распадом герман­ского общества: в этих бедственных обстоятельствах новорож­денная нацистская партия сделала первую попытку захвата влас­ти в ходе пивного путча в начале ноября. Путч провалился, но нацистская тварь, хотя пока и незрелая, оказалась многообещающей: на поверхности политической жизни явилось — отме­ченное бурным англофильством и охваченное фанатичной, бес­предельной ненавистью к СССР, который Гитлер воспринимал как порождение еврейской подрывной деятельности, — новое движение, которое могло оказаться не чем иным, как британ­ ским кандидатом на роль поджигателя русско-германского кон­фликта, предсказанного Вебленом в 1920 году.

Историю Матиаса Эрцбергера легче всего понять, если иметь в вид)7, что Версальский договор не имел цели ослабить германскую элиту, несмотря на то что дипломатическая и официальная риторика того времени убеждала общество в обрат­ном. Как образно выразился один историк, германская Вторая империя представляла собой неразделимый одноглавый квар­тет. Головой была монархия, передние административные ноги были представлены бюрократией и армией, а задние ноги — аг­рариями и промышленниками. Все остальное — связующие хря­щи и сухожилия. «Суть германской истории с 1918-го но 1933 год можно выразить одной фразой: в 1918 году не было никакой революции... Единственным видимым изменением стало обез­главливание монархии, происшедшее в ноябре» (3). Наделе это означало следующее: любой политик, который попытался бы именем демократии и с помощью новоприобретенного пар­ламентского инструмента провести какие бы то ни было ре­формы, неизбежно рисковал столкнуться с сопротивлением сил старого порядка, стоявших за спиной созданных ad hoc на­ционалистических партий, и с их (то есть сил старого порядка) буквально и в полной мере сохранившейся промышленной и финансовой мощью. Коль скоро это было действительно так, то любая атака, предпринятая на высшие классы, грозила обер­нуться завесой угроз и оскорблений в прессе, угрозами физиче­ской расправы со стороны головорезов, коим тайно потворст­вовала элита, враждебностью судебных органов и, что самое важное, полным равнодушием со стороны Британии и ее союз­ников, которые наблюдали эти дикарские сцены с отчужден­ ным вниманием, словно сидящие в амфитеатре зрители.

* * *

С тех самых пор, как была провозглашена недееспособная с са­мого начала Веймарская республика, у историков возникла склонность рассматривать эпоху Веймара как эру упущенных возможностей.

В действительности было две Германии... Германия пыталась идти по пути Бисмарка... теперь же она была готова испробо­вать путь Гёте... Республика родилась из поражения, жила в смятении и погибла в катастрофе. Тем не менее республикан­ский выбор не был донкихотской утопией, не был он и произ­ вольным; какое-то время у республики был реальный шанс (4).

У нее никогда не было никаких шансов.

Республика — и это отчетливо понимал Веблен — была обре­чена с самого начала. Метания лихорадочной пятнадцатилет­ней Веймарской республики, приведшие к провозглашению Третьего рейха, были не чем иным, как родовыми муками, пред­шествовавшими появлению на свет нацизма. Бесконечная пар­ламентская чехарда; появление и исчезновение тридцати двух партий, двадцать кабинетов и девять выборов; 224 900 само­убийств (5) и триста политических убийств (6); лихорадочный поиск бесконечно сменявших друг друга экономических проек­тов, не имевших будущего; две финансовые шоковые терапии (1923 и 1931 годов); буквальное отсутствие умения управлять парламентской республикой и откровенное манипулирование со стороны англо-американских клубов; насилие; делано бес­сильный цинизм союзников; свинцовый пессимизм народных масс; «мелочные и уродливые компромиссы по поводу [якобы репарационных] миллионов и миллиардов, эти склоки, кото­рые сегодня едва ли стоят того, чтобы о них вспоминать» (7), — все это куски хроники возвышения гитлеризма.

Жизненный цикл бутафорской германской республики мож­но разделить на три периода:

1 Период беспорядка, 1918-1923 годы.

2 Период исполнения, 1924-1930 годы.

3 Период разрушения, 1930-1933 год*.

* Второй и третий периоды подробно обсуждаются в главе 4.

Веймарская республика была лабораторией проведения соци­ального эксперимента: статьями Версальского договора Брита­ния готовилась возродить из руин империи Вильгельма II поли­тическую структуру, насквозь пропитанную неким подобием прусского милитаристского консерватизма, однако «чистого» в своей враждебности, — то есть породить немецкое реакцион­ное движение, не прикрытое царственно-аристократическими одеждами. Того, что операция закончится формированием во­инственных банд со свастикой, большинство государственных мужей Запада, возможно, и не предвидели. Но надежду увидеть в послевоенной Германии возрождение народного, почвенного фронта, пылающего гневом и местью, правящие элиты Запада питали с самого начала. Вебленово пророчество является дока­ зательством истинности существования таких предвкушений. Союзники затеяли весьма опасную игру.

В суматохе последствий неудачной революции немцы, уже расколотые провалом начатой Бисмарком три десятилетия назад политики социальных гарантий, призванной умиротворить пролетариат, немедленно принялись пожирать друг друга. Но­ябрь 1918 года показал, что Германия не способна к революции: беспорядки не привели к появлению харизматического вождя народных масс (9). После того как социалисты в 1919 году дали генералам carte blanche на подавление разрозненных и едва ли представлявших серьезную угрозу беспорядков, очень немно­гие сомневались в том, что вояки не станут долго ждать и вско­ре выступят против республики.

Еще до окончания войны силы реакции начали разжигать в Германии непримиримый антагонизм. После войны генерал Малкольм, глава британской военной миссии в Германии, нанес визит генералу Людендорфу — доблестному солдату, фактиче­ски правившему Германией последние три года войны вместе со своим престарелым дуумвиром генералом Гинденбургом, до то­го, как кайзер перед самой капитуляцией отправил его в отстав­ку*.