Избранное

1919, октябрь

* * *

1. Оружие Антанты – деньги.
2. Белогвардейцев оружие – ложь.
3. Меньшевиков оружие – в спину нож.
4. Правда,
5. глаза открытые
6. и ружья —
вот коммунистов оружие.

1920, июль

* * *

1. Если жить вразброд,
как махновцы хотят,
2. буржуазия передушит нас, как котят.
3. Что единица?
Ерунда единица!
4. Надо
в партию коммунистическую объединиться.
5. И буржуи,
какими б ни были ярыми,
6. побегут
от мощи
миллионных армий.

1920, июль

ИСТОРИЯ ПРО БУБЛИКИ И ПРО БАБУ, НЕ ПРИЗНАЮЩУЮ РЕСПУБЛИКИ

1. Сья история была
в некоей республике.
Баба на базар плыла,
а у бабы бублики.
2. Слышит топот близ ее,
музыкою веется:
бить на фронте пановье
мчат красноармейцы.
3. Кушать хотца одному,
говорит ей: 'Тетя,
бублик дай голодному!
Вы ж на фронт нейдете?!
4. Коль без дела будет рот,
буду слаб, как мощи.
5. Пан республику сожрет,
если будем тощи'.
6. Баба молвила: 'Ни в жисть
не отдам я бублики!
Прочь, служивый! Отвяжись!
Черта ль мне в республике?!'
7. Шел наш полк и худ и тощ,
паны ж все саженные.
Нас смела Панова мощь
в первом же сражении.
8. Мчится пан, и лют и яр,
смерть неся рабочим;
к глупой бабе на базар
влез он между прочим.
9. Видит пан – бела, жирна
баба между публики.
Миг – и съедена она.
И она и бублики.
10. Посмотри, на площадь выйдь —
ни крестьян, ни ситника.
Надо вовремя кормить
красного защитника!
11. Так кормите ж красных рать!
Хлеб неси без вою,
чтобы хлеб не потерять
вместе с головою!

1920, август

КРАСНЫЙ ЕЖ

Голой рукою нас не возьмешь.
Товарищи, – все под ружья!
Красная Армия – Красный еж —
железная сила содружья.
Рабочий на фабрике, куй, как куешь,
Деникина день сосчитан!
Красная Армия – Красный еж —
верная наша защита.
Крестьяне, спокойно сейте рожь,
час Колчака сосчитан!
Красная Армия – Красный еж —
лучшая наша защита.
Врангель занес на Коммуну нож,
баронов срок сосчитан!
Красная Армия – Красный еж —
не выдаст наша защита.
Назад, генералы, нас не возьмешь!
Наземь кидайте оружье.
Красная Армия – Красный еж —
железная сила содружья.

1920

* * *

1. Каждый прогул —
2. радость врагу.
3. А герой труда —
4. для буржуев удар.

1921, январь

ЧАСТУШКИ

Милкой мне в подарок бурка
и носки подарены.
Мчит Юденич с Петербурга
как наскипидаренный.
Мчит Пилсудский, пыль столбом,
стон идет от марша.
Разобьется панским лбом
об Коммуну маршал.
В октябре с небес не пух —
снег с небес валится.
Что-то наш Деникин вспух,
стал он криволицый.

1919-1920

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ!

Я знаю —
не герои
низвергают революций лаву.
Сказка о героях —
интеллигентская чушь!
Но кто ж
удержится,
чтоб славу
нашему не воспеть Ильичу?
Ноги без мозга – вздорны.
Без мозга
рукам нет дела.
Металось
во все стороны
мира безголовое тело.
Нас
продавали на вырез.
Военный вздымался вой.
Когда
над миром вырос
Ленин
огромной головой.
И земли
сели на оси.
Каждый вопрос – прост.
И выявилось
два
в хаосе
мира
во весь рост.
Один —
животище на животище.
Другой —
непреклонно скалистый —
влил в миллионы тыщи.
Встал
горой мускулистой.

Теперь
не промахнемся мимо.
Мы знаем кого – мети!
Ноги знают,
чьими
трупами
им идти.

Нет места сомненьям и воям.
Долой улитье – «подождем»!
Руки знают,
кого им
крыть смертельным дождем.
Пожарами землю дымя,
везде,
где народ испленен,
взрывается
бомбой
имя:
Ленин!
Ленин!
Ленин!

И это —
не стихов вееру
обмахивать юбиляра уют. —
Я
в Ленине
мира веру
славлю
и веру мою.

Поэтом не быть мне бы,
если б
не это пел —
в звездах пятиконечных небо
безмерного свода РКП.

1920

НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы —
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
'Слазь!
довольно шляться в пекло!'
Я крикнул солнцу:
'Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут – не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!'
Я крикнул солнцу:
'Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!'
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать —
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
'Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
гони, поэт, варенье!'
Слеза из глаз у самого —
жара с ума сводила,
но я ему —
на самовар:
'Ну что ж,
садись, светило!'
Черт дернул дерзости мои
орать ему, —
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь – не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась, —
и степенность
забыв,
сижу, разговорись
с светилом постепенно.
Про