Буша?
Охлаждение Путина к англо-американцам началось из-за Чечни. Недостаточный энтузиазм в связи с российской антитеррористической операцией показал, что цель их не допустить, чтобы Россия “поднялась с колен”. Ведь сепаратизм чеченцев был продолжением распада СССР, крушение которого он назвал “величайшей геополитической катастрофой 20-го века”. Отказываясь поддержать его войну, Запад явно желал ускорить дальнейший развал России, превратить вековую империю в обычную европейскую страну вроде Италии или Франции. Именно в этом, полагал он, и состоит их тайный замысел, когда они твердят о демократии и реформах.
Разочарование в “партнерах” было искренним; оно читалось в выражении его лица, в эмоциональности выступлений. Особенно возмутило его вторжение англо-американцев в Ирак. Почему Бушу дозволено лукавить, когда он на голубом глазу утверждает, что Саддам Хусейн связан с Аль-Кайдой, а он, Путин, не имеет права называть Масхадова террористом? “Мы же видим, что в мире происходит, — объяснял он своим депутатам. — Куда только девается весь пафос борьбы за права человека и демократию, когда речь заходит о необходимости реализовать собственные интересы? Здесь, оказывается, все возможно, нет никаких ограничений. Как говорится, товарищ волк знает, кого кушать. Кушает и никого не слушает, и слушать, судя по всему, не собирается”.
Буш и Блэр думали, что Путин “их сукин сын”, но сам он видел себя волком среди волков.
ПЕРЕЛОМНОЙ ТОЧКОЙ СТАЛО предоставление убежища Березовскому и Закаеву. Он воспринял это как личное оскорбление. Как мог Тони Блэр, союзник в войне с террором, человек, которого Путин принимал в своем доме, так его подвести? Как он мог поставить его в дурацкое положение перед русским народом и всем миром? Как он посмел не выдать тех, кого Путин назвал мошенником и террористом?
До сего момента он полагался на слово Тони, партнера по “Большой восьмерке”, эксклюзивному клубу мировых лидеров. Тот обещал, что Королевская прокуратура поддержит в британском суде выдачу его врагов. У Путина никак не укладывалось в голове, что какой-то чеченец в паре с беглым олигархом могли пересилить британскую власть. Путин никогда не допустил бы этого в российском суде!
— Ему бессмысленно объяснять, что Блэр не контролирует суд, — говорил Саша, — он этого просто не поймет; он продукт другой культуры. Я вот тоже не могу до конца это осознать, а ведь я здесь уже три года. Путин думает, что друг Тони его предал и публично унизил. Да он просто пудрил ему мозги, когда катал по Лондону в карете с Королевой! Такого не прощают.
По словам Саши, “Лондон теперь — вражеская территория; теперь нет разницы между Пикадилли и каким-нибудь Гудермесом. Борис и Ахмед должны срочно потребовать полицейскую охрану, как тот писатель, которого Аятолла к смерти приговорил. Иначе их замочат”.
Увы, тогда мы сочли эти предостережения обычной Сашиной склонностью сгущать краски, хотя по крайней мере в одном он был прав: после вердикта по Закаеву и Березовскому Путин заметно охладел к Тони Блэру и стал с возмущением и обидой говорить о двойных стандартах британцев. А когда произошел очередной, особенно зверский теракт, связанный с Чечней, недоверие Путина к Западу перешло в полновесную конспирологическую теорию, согласно которой англо-американцы вместе с чеченцами и Березовским состоят в заговоре против России и используют в своих целях террористов.
ДУШЕРАЗДИРАЮЩИЕ РЕПОРТАЖИ ИЗ Беслана о том, как террористы сгоняли детей в школьный спортзал, как развешивали взрывные устройства на баскетбольных корзинах и сутками не давали детям есть и пить, всколыхнули мир. Человечество неожиданно вспомнило о Чечне. Но комментарии, посыпавшиеся со всех сторон, были неоднозначными. Одновременно с осуждением террористов зазвучали претензии к российской политике в Чечне, порождавшей терроризм, и призывы начать переговоры с правительством Масхадова. Путин был вне себя: его западные “партнеры” вроде как намекали, что часть ответственности за произошедшее ложится на него.
Обращаясь к нации после этого теракта он обрушил свой гнев на Запад. Он заявил, что ответственность за случившееся несут враждебные силы за рубежом: “Одни хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие им помогают. Помогают, полагая, что Россия — как одна из крупнейших ядерных держав мира — еще представляет угрозу. Поэтому эту угрозу надо устранить. И терроризм — это, конечно, только инструмент для достижения этих целей”.
Несколько дней спустя министр иностранных дел Сергей Лавров разъяснил суть российской обиды: “Мы активно сотрудничаем с США и нашими европейскими партнерами в борьбе с терроризмом. Но предоставление убежища Ильясу Ахмадову в США и аналогичный шаг Великобритании в отношении Ахмеда Закаева не может не наводить на мысль о двойных стандартах”. Министр обороны Сергей Иванов добавил, что Россия теперь вправе “наносить точечные удары по базам террористов за рубежом”, используя “все средства, кроме ядерного оружия”, но “заранее говорить кому-то, каким способом мы нанесем этот превентивный удар, мы конечно не будем”.
— Знаешь, кого он имеет в виду, когда говорит про базы террористов? — спросил Саша. — Бориса, Ахмеда и нас с тобой.
ПОСЛЕ ГИБЕЛИ МАСХАДОВА мечты Кремля представить сепаратистское правительство бандой террористов стали постепенно сбываться.
Новым президентом Ичкерии полевые командиры выбрали малоизвестного исламского богослова Абдул-Халима Садулаева, не обладавшего и долей той популярности и легитимности, какую имел Масхадов. Садулаев был компромиссной фигурой, приемлемой для большинства командиров именно благодаря своей слабости.
Между тем федеральный центр сменил тактику, взяв курс на “чеченизацию” конфликта, то есть усмирение Чечни руками самих чеченцев. В новой стратегии Путин сделал ставку на двадцативосьмилетнего Рамзана Кадырова, сына марионеточного промосковского президента, погибшего в результате теракта. Молодой Кадыров славился личной свирепостью и жестокостью своей “милиции”, наводившей страх на население и враждовавшей с федеральными силами, особенно с ФСБ. Путин назначил Кадырова премьер-министром и дал понять, что сделает его президентом Чечни, как только ему исполнится необходимые по Конституции 30 лет. В распоряжение Кадырова был предоставлен неограниченный бюджет плюс обещания свести к минимуму участие русских солдат в операциях, и предоставить кадыровцам индульгенцию от любых обвинений в нарушении прав человека. Получив свободу действий, Кадыров стал бороться с повстанцами простым и эффективным методом: те из боевиков, кто соглашался “спуститься с гор”, получали солидное вознаграждение и место в кадыровской милиции. Те же, кто продолжал сопротивляться, стояли перед перспективой что их родные, включая стариков, женщин и детей, будут похищены кадыровцами, подвергнуты жестоким пыткам и, не исключено, убиты. Несмотря на протесты правозащитников, западные лидеры со всем этим молчаливо согласились и продолжали соревноваться друг с другом в усилиях завоевать благосклонность Путина.
Все это не могло не посеять в рядах прозападных ичкерийцев разочарование и нигилизм с неизбежным результатом: влияние радикального крыла сильно возросло. Новоиспеченный президент Ичкерии Садулаев включил в состав своего кабинета Шамиля Басаева — человека, ответственного за теракт в Беслане.
— Басаев — террорист, — сказал я Ахмеду. — Не понимаю, как ты можешь оставаться с ним в одном
