утверждению о «невыдуманности» его историй. Этноботаник, к примеру, возразил, что судя по описанию флоры и фауны, встречавшихся Карлосу в Сонорской пустыне, несложно заключить, что антрополог Кастанеда никогда там не был. Во всяком случае, пустыня, которую описывает Карлос, — это не Сонорская пустыня.9 Аналогично, читая приводимые Карлосом описания мира сновидения, я сомневался, а бывал ли он там на самом деле.10
Плодотворный вклад Селии Грин, Чарльза Тарта, Патриции Гарфилд, Энн Фэрэдей и Карлоса Кастанеды в конце 60-х — начале 70-х годов создали благоприятный климат для роста интереса к осознанному сновидению не только у любопытствующей публики, но и у студентов, у тех, кто готовился стать психологами, учеными. И чтобы уяснить все сложности, которые пришлось преодолеть, прежде чем осознанные сновидения стали «научно приемлемыми», надо взглянуть на позицию противоположной стороны, существовавшую в то время.
Отношение к осознанному сновидению в академических кругах резко контрастировало с наблюдаемым сейчас. Его можно было выразить одним словом: скептицизм. В среде профессиональных исследователей сна и сновидений ортодоксальная точка зрения принималась как нечто философски объективное, в противовес крайней субъективности осознанных сновидений. По причине философской природы этого скептицизма может оказаться небесполезной информация о том, что же, собственно, думали об этом философы?
Философским трудом о сновидении, оказавшим, пожалуй, с начала 50-х годов самое заметное воздействие на умы, была монография Норманна Малкольма «Сновидение»11, — работа, содержавшая массу провокационных заявлений. Вначале профессор аналитической философии Малкольм обещает опровергнуть общепринятую трактовку сновидения и привычный для большинства взгляд на сновидение как на нечто происходящее во время сна и запоминаемое или не запоминаемое по пробуждении. Он утверждал, что то, что обычно обозначается словом «сновидение», вовсе не «происходит с нами во сне». Вместо этого доказывалось, что в привычном значении слова под «сновидением» понимаются курьезные истории, рассказываемые по пробуждении. А если вы захотите узнать, как же все-таки называть происходящее с нами во сне, то получите от Малкольма ответ: никак, и глупостью было бы как-нибудь это называть. Почему? Да потому, что, как он утверждает, в том состоянии, которое называется «сном», с нами не может ничего происходить. Что ж, философ в пору расцвета психофизиологии сна отринул как «неуместные» открытия целой области!
И наконец, как следствие утверждения, что спать значит не испытывать никаких переживаний, Малкольм заключает, что выражение «я сплю» бессмысленно. Более того, он доказывает (к своему глубокому удовлетворению), что «… сама идея того, что кто-то может размышлять, сопоставлять, воображать, получать впечатления, быть охваченным иллюзиями, галлюцинировать в спящем состоянии, бессмысленна»12. Доказав невозможность мышления во сне, он привел идею осознанного сновидения к абсурду: «Если заключение „я вижу сон“ может быть результатом размышления, то выводом, который оно за собой влечет, будет „я сплю“, что абсурдно; из абсурдности следствия вытекает абсурдность посылки». Таким образом, «гипотетическое заключение о том, что вы спите» есть «невнятное» и «в основе своей абсурдное сочетание слов»13.
Это занятное умозаключение служит прекрасной иллюстрацией к тому, как убедительная аргументация приводит к нелепым выводам, когда отправные посылки неверны. В случае Малкольма ошибка была допущена дважды. Во-первых, он неверно понимает слово «сновидение» в его повседневном употреблении. Мы пользуемся им не только для того, чтобы как-то называть истории, которые помним, пробуждаясь ото сна, но и для обозначения переживаемого нами во сне, о чем и рассказываем впоследствии. Во-вторых, состояние сна гораздо разнообразнее гипотетического состояния полного отсутствия переживаний. Сами по себе сновидения являются наглядным тому доказательством, а ведь помимо них есть еще лунатизм и «прерывистый» сон. Я понимаю, что с точки зрения Малкольма приведенные мною аргументы могут выглядеть неубедительными, но есть простой способ опровергнуть все его выкладки: достаточно пережить одно осознанное сновидение.
Вполне возможно, что здравый смысл уже говорит: «Хватит! Давайте оставим в покое философию и примемся наконец за сны!» Нет. Потому что позиция «никакой философии» тоже является философской позицией, причем исходящей из наивной философии, подобной зажмуриванию глаз детьми. У ученых вообще и у исследователей сна и сновидений в частности есть тенденция относиться к себе как к людям «свободным от философии», но вовсе не обязательно, что это и на самом деле так. Более того, непроверенные философские заключения препятствовали изучению и научному принятию идеи осознанного сновидения вплоть до недавнего времени. Только в последние несколько лет большинство экспертов в области сна наконец перестали считать осознанное сновидение невозможным по той лишь причине, что это выглядело невозможным в рамках принятого ими философского контекста («осознанность во сне невозможна, потому что во сне невозможно осознавать»). Традиционное отношение к осознанным сновидениям 15–20 лет назад было все тем же, что и декларируемое сто лет назад Альфредом Маури: «Эти сны не могут быть снами».
В среде исследователей сна (в противоположность исследователям сновидении), чьи эксперименты были исключительно физиологического толка, об осознанных сновидениях никто ничего не мог сказать, кроме того, что это, должно быть, другой тип мыслительной активности. Со стороны же исследователей, применявших психофизиологические методы и рассматривавших субъективные отчеты наряду с показаниями приборов, сообщения об осознанных сновидениях либо совершенно игнорировались, либо запоминались и забывались, как любые другие курьезные истории, не заслуживающие серьезного рассмотрения.
В чем же причина столь странного невнимания? Я полагаю, что существовало, как минимум, два фактора, способствовавших этому в той или иной степени. Один из них (на мой взгляд, самый существенный) уже упоминался: это философский контекст того времени, когда идея осознанного сновидения выглядела нелепой из-за существовавших теоретических предположений относительно природы состояния под названием «сон». В ходу также была фрейдистская концепция сна как бурлящего котла иррационального и темных инстинктов. Трудно было ожидать открытого и в то же время разумного подхода от психологии, в которой уже в течение 50–60 лет безраздельно царил догматический бихевиоризм. Таким образом, сквозь призму общепринятых теорий осознанное сновидение виделось как отклонение, как призрак или выдумка. Осознанность была призраком во сне!
Второй фактор определился в результате потакания древней как мир привычке перекладывать ответственность на кого-нибудь другого. «Это не мое дело», «я тут ни при чем» — обиходные выражения; «моя хата с краю», «своя рубашка ближе к телу» — это уже народная мудрость… И если сообщение об осознанных сновидениях можно отнести к разряду «фантазий на свежую голову», значит, исследователи могут спокойно заявить: «Это не наше дело» и продолжать изучение того, что кем-то уже было доказано. А что касается осознанных сновидений, то их существование пусть доказывает кто-нибудь другой.
Примеров подобной зашоренности долго искать не приходится. Эрнст Хартман из Тафтского университета назвал осознанные сновидения случайным исключением в обычном восприятии спящим всего того эксцентричного и невозможного, что происходит во сне, и даже позволил себе заявить, что «подобные события не имеют отношения непосредственно ко сну, а являются скорее примерами кратковременного частичного пробуждения»14. Пробуждение, не важно «частичное» оно или «кратковременное», — это бодрствование, а раз так, то исследователи сна могли спокойно умыть руки, предоставив заниматься этим кому-нибудь еще. По другую сторону океана Ральф Берген из Калифорнийского университета в Санта-Круз высказался об этом следующим образом: «Конечно, бывали случаи, когда по пробуждении рассказывали об „осознании“ себя спящим. Но не было проведено еще ни одного эксперимента, удостоверившего, что это „осознание“ не сопровождается пробуждением».15 Приведем еще одно мнение о том, что осознанные сновидения — это аномалия в состоянии бодрствования, а не сна.
В 1978 году известный исследователь сна и сновидений Алан Рехтсхаффен (Чикагский университет) опубликовал доклад, оказавший большое влияние на общественное мнение и называвшийся «Целенаправленность и разобщенность снов».16 Этот труд, по словам самого Рехтсхаффсена, «повлиял, может быть, слишком сильно» на отношение к безмыслию как к постоянному атрибуту снов. Согласно трактовке автора, осознанное сновидение было тем самым единственным, присущим нашему времени и культуре, исключением, которое своей исключительностью подтверждало закон «безмыслия во
