уверенности в ее голосе уже не чувствовалось.
— Однажды, — продолжал Банда, как будто не расслышав ее вопроса, — они захватили сотрудницу ЦРУ на одном из объектов, которая отвечала за систему безопасности. Самый ценный кадр для любого диверсанта. Сначала «красные» ласково просили ее рассказать им все, что она знает, но когда уговоры не подействовали, применили к женщине другие, менее гуманные методы.
— Какие? — главврач смотрела теперь на Банду во все глаза, и в них читались тревога и страх.
— Они привязали ее к телевизору и включили аппарат на всю катушку. Спустя шесть часов чуть не «съехавшая» церэушница рассказала им все, вплоть до мельчайших подробностей. И на следующий день объект был «захвачен».
В комнате повисла гнетущая тишина. Все поняли, к чему клонит Банда. Но все по-разному восприняли его рассказ. Бобровский, изучавший в свое время некоторые способы воздействия на психику и нервы человека, знал, что эта пытка — метод по-настоящему действенный. Самойленко, далекий от подобных сфер, привык больше доверять тем традиционным методам, которые использует мафия на просторах бывшего Союза, — горячему утюгу на животе, отрезанию пальцев и так далее. С этим он был знаком, готовя материалы о расследовании убийств, случаев вымогательств и прочих судебных дел, а пытка звуком — ему это показалось несерьезным. В данной ситуации Николая более всего беспокоил моральный и правовой аспект подобных методов, и теперь он поглядывал на Банду с нескрываемым неодобрением.
Но самой спокойной казалась Рябкина. Нелли Кимовна действительно посмеивалась в душе над наивностью Банды, решившего, что он сможет выманить у нее признание таким несерьезным способом. А ведь сначала, когда он заговорил о пытках, она испугалась не на шутку. Черт его знает, что можно ожидать от этого психа, который вот так вот взял да запросто и убил трех человек почти у нее на глазах. Так неужели он остановился бы, если бы ему пришлось ее слегка помучить и даже покалечить?!
А Банда в это время испытывал что-то вроде азарта. Он не верил ни единому слову Рябкиной, он смотрел на нее сейчас как на своего личного врага и не чувствовал к ней ни малейшей жалости. Вот Олю Сергиенко, которая сейчас плачет на больничной койке, страдая от боли и бессилия и вспоминая все девять месяцев, когда вынашивала ребенка и мечты о нем, — ее Банда жалел. А Рябкину… Ему было даже интересно, действительно ли американский метод окажется столь эффективным, и парень ласково поглаживал бока огромной колонки — акустической системы С-90, гордости советской радиоэлектроники.
Первым нарушил молчание Бобровский. Ведь он единственный из них был представителем государственной спецслужбы, и именно ему, лейтенанту ФСБ, пришлось бы отвечать перед начальством как за провал операции, так и за превышение власти и служебных полномочий. Он тоже не жалел эту тигрицу, более чем уверенный в ее виновности, но предпочитал более гуманные способы допросов (например, с помощью психотропных веществ — излюбленного способа КГБ на протяжении последних двадцати лет). И теперь именно он попытался отговорить Банду от задуманного:
— А почему ты не хочешь нашей гостье и всем нам рассказать, чем закончила «красная бригада»? Дело в том, — пояснил он удивленно взглянувшему на него Самойленко, — что я тоже интересовался деятельностью этой «красной бригады». И знаю, что конец у рассказанной Бандой истории вовсе не такой уж радужный…
— Да! — подхватил Банда. — Ее расформировали в конце концов. Уж слишком она много нажила недругов — на всех этажах и ЦРУ, и Пентагона. А главное — однажды они перестарались и начальнику службы безопасности одной из баз, который все никак не хотел рассказывать о ловушках им самим созданной охранной системы, в запале сломали почти все ребра…
— Тебя это не наталкивает ни на какие мысли? — мрачно перебил Бобровский.
— По-моему, молодой человек, — подхватила, оживившись, и Рябкина, — вы мыслите совершенно правильно. Хоть один трезвый взгляд на всю эту комедию…
— Сережа, — Банда не удостоил Нелли Кимовну даже взглядом, — разница между мной и тобой такая же, как между мной и «красной бригадой». Я — в данной ситуации одинокий волк. С твоей стороны мне нужна только помощь, но отчитываться перед своими боссами ты будешь один, ясно? Мы работаем вместе до тех пор, пока это выгодно нам обоим, не более. И я в отличие от тебя могу действовать такими методами, которые ты сам себе позволить не можешь. И никто меня за это не «расформирует» и не отстранит от дела. Согласись, что я абсолютно прав.
— К сожалению, да, — вынужден был согласиться Бобровский, грустно кивая головой.
— Эй, ребята, я что-то совсем запутался. Короче; мне надо ехать в типографию… — журналист снова нетерпеливо посмотрел на часы, и Банда тут же его поддержал:
— Правильно, Коля, поезжай. Тебе два часа хватит?
— Да. Конечно.
— Ну вот. А часа через два возвращайся — и услышишь все самое интересное, я тебе обещаю.
Самойленко посидел еще несколько минут, раздумывая, затем поднялся и направился к выходу:
— Короче, решайте сами. А у меня правда неотложное дело. Я скоро.
— А теперь, Нелли Кимовна, — Банда подошел к женщине и твердо положил руку ей на плечо, как только Самойленко вышел за калитку, — приступим. Сядьте, будьте добры, на пол, спиной к колонке, и отведите руки назад…
— Да что это такое в конце концов?! — последний раз попробовала возмутиться Рябкина, но Банда только сильнее сжал ее плечо.
— Я не советую вам сопротивляться, Нелли Кимовна. Давайте по-хорошему — или выкладывайте все: куда деваются дети, кто исполнитель, кроме вас, кто заказчик, кто покровитель. Механизм, система вашей банды — меня интересует каждая деталь. А мой друг все тщательно зафиксирует.
Он слегка подтолкнул женщину, и та, вдруг сразу поняв, что сопротивление действительно бесполезно, подчинилась, опустившись на пол у колонки.
Банда аккуратно, стараясь не причинить боли, связал ее руки сзади, затем туго привязал ее к акустической системе. Поза для Нелли Кимовны, одетой в короткую юбку, оказалась не слишком удобной, и парень, мельком взглянув на ее оголившиеся бедра, набросил ей на ноги плед.
— Начинаем, Нелли Кимовна. Как видите, здесь неплохая фонотека… Какую вы музыку предпочитаете?
— Идите вы к черту!
— Значит, все подряд слушать будем. Все кассеты по девяносто минут, значит, я буду заходить сюда, к вам, когда будет заканчиваться сторона, и переворачивать кассету. Именно в этот момент вы сможете предупредить меня, что готовы к разговору. Вы все еще желаете пойти на эксперимент?
Она даже не удостоила его взглядом, и Банда включил магнитофон.
Нелли Кимовна даже не услышала — нутром почувствовала мощный щелчок, который раздался в тот момент, когда головки магнитофона коснулась пленка, затем раздалось шипение, более походящее на отдаленные раскаты грома, а затем в ее уши и в ее тело ворвалась музыка.
Коля Самойленко, видимо, не очень признавал современную музыку, оставив свое сердце там, в семидесятых — начале восьмидесятых. Рябкина, хоть и была постарше этих ребят, тоже выросла на «Битлз» и «Аббе», потом любила слушать итальянцев, но уже «Моден токинг» выводили ее из себя своей компьютерной монотонностью и безжизненностью. И вот теперь — надо же было такому случиться — в ее голову мощной кувалдой вгонялся этот ритм, потрясший в свое время Европу, — сто двадцать раз в минуту вздрагивало ее тело вместе с электронным ударником.
Это было ужасно с первой же минуты…
Когда Банда переворачивал кассету в первый раз, Рябкина упорно молчала.
Когда он менял кассету спустя полтора часа после начала эксперимента, ему показалось, что ее глаза слегка покраснели и увлажнились.
Когда во время прослушивания второй кассеты Нелли Кимовна стала странно подвывать, то ли подпевая Цою, то ли пытаясь перекричать его, парни, сидевшие на кухне, переглянулись и сокрушенно покачали головами.
А когда объявился Самойленко, задержавшийся почти на два часа в своей типографии, и Банда пошел переворачивать уже третью кассету, Нелли Кимовна выдохнула:
