— Господин Берхард, скажу вам откровенно — вас следовало бы задержать и сдать в милицию в ближайшем городе. Но у нас сейчас просто нет на это времени. Поэтому мы вас отпускаем. Более того, если сегодня вечером ребенок вернется к матери, я обещаю вам полную свободу. Вас не привлекут к ответственности, вы будете проходить по делу исключительно в качестве свидетеля, а не соучастника. Вы будете вольны хоть завтра вернуться домой.
— О, спасибо, герр офицер!
— Не за что. Только смотрите, не хитрите. Все зависит теперь от вас.
— Да-да. Простите меня, если можно. Я не знал, что делаю. Желаю вам быстрее арестовать этого негодяя. До свидания, господа офицеры, — он выбрался из «Опеля». — Искренне желаю вам удачи!
Захлопнув дверцу, он зашагал к своей машине.
Еще несколько минут, как заметили Банда и Бобровский, он отчаянно жестикулировал, что-то объясняя жене.
Затем «Мерседес» с баварскими номерами, развернувшись на узкой дороге, спокойно покатил назад, к Хмельницкому, и дальше — на Одессу…
— Банда, ты опять сыграл не по правилам, — заметил Бобровский. — Мы обязаны были его задержать, сдать в органы — он ведь соучастник. У него украденный ребенок! А ты его отпустил на все четыре стороны…
— Сергей, если сегодня вечером Ольга не поцелует своего сына — а я почему-то уверен, что этот немец обязательно вернет ребенка! — ты сможешь отдать меня под суд. Да я и сам явлюсь с повинной. Но я чувствую…
— Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Бобровский, когда «Мерседес» Берхарда скрылся из вида. — И что теперь?
— Теперь — в Прагу!
Банда завел двигатель и погнал машину к границе…
II
Ольга Сергиенко только-только отошла после наркоза.
Еще вчера, во время ее первого «просыпания» после дозы обезболивающего наркотика, она узнала, что ее ребенок родился мертвым. Страшная весть обрушилась на нее, как лавина, и, не выдержав этого, Оля потеряла сознание, перепугав врача и медсестру.
Когда ее привели в чувство, она попыталась вскочить, куда-то бежать, что-то делать, но тут же жаркой волной нахлынула боль, и Ольга упала на кровать, не сумев даже сесть.
К вечеру в палату зашел Андрей, ее муж, — весь почерневший и осунувшийся от горя. В порядке исключения ему это разрешили, уж слишком неординарный был случай. Он пытался держаться, подбадривая жену, отвлекая ее от страшных мыслей, но потом не выдержал и сам, и две женщины, лежавшие вместе с Олей в послеоперационной палате, стыдливо отвели глаза, чтобы не смотреть на рыдавших обнявшихся супругов.
Проведя бессонную ночь, на следующий день Ольга даже не чувствовала усталости, осознавая только одно — у нее больше нет ребенка. Он умер.
А вокруг все бурлило. Больница была потрясена невероятными событиями.
Слухи ходили один немыслимее другого.
Говорили, что больницей руководила мафия, и теперь ее арестовали, а кого-то даже убили.
Говорили, что в морге прятали трупы замученных и убитых людей.
Говорили, что детей крали прямо из-под рожениц и проводили над ними какие-то эксперименты.
Говорили, что уже арестована главврач больницы и заведующий родильным отделением.
«Сарафанное радио» больницы иногда попадало в точку, в основном же даже реальные факты обрастали в его изложении неимоверным количеством фантастических домыслов.
Все эти разговоры между тем совершенно не занимали Ольгу. Она даже мысли не могла допустить, что ее ребенка, ее мальчика украли.
Нет, он умер! Неужели бы нашлось такое чудовище, которое не позволило матери даже взглянуть на свою кровиночку?
Единственное, что она заметила краем сознания, это то, как странно смотрят на нее окружающие, как шепчутся о чем-то соседки по палате, то и дело поглядывая в ее сторону, как с затаенным любопытством поглядывают медсестры, санитарки, врачи.
Потом снова пришел Андрей, и они долго сидели молча, взяв друг друга за руки и думая об одном и том же.
— Его надо похоронить, — вдруг сказала Ольга. — Обязательно похоронить.
— Да, конечно, — вздрогнул Андрей, сильнее сжав ее руки. Как он мог сказать ей сейчас, что он уже спрашивал врачей об этом?! Но никто почему-то не знал, где их сын, куда он исчез.
Это было так дико, так страшно, что Андрей просто не решался сказать об этом Ольге.
Было уже часов девять вечера, когда в коридоре вдруг раздался шум. Шум приближался, накатываясь на их палату. Казалось, сюда шла целая толпа людей.
Дверь отворилась, и на пороге в окружении врачей, санитарок и медсестер появился хорошо одетый мужчина средних лет с ребенком на руках:
— Простите, кто здесь Ольга Сергиенко?
Он говорил с ужасным акцентом, и Ольга даже не сразу поняла, что назвали ее имя. Первым очнулся Андрей. Он поднялся навстречу странному посетителю и дрогнувшим вдруг голосом произнес:
— Я ее муж. Вот она.
— Меня зовут Карл. Я нашел вашего ребенка.
Он не умер. Его пытались украсть и продать.
— Что?!
— Вот он. Держите, — на глазах у немца выступили слезы, когда он передавал малыша Андрею. — Вы его отец, да?
— Да… — совершенно растерянно смотрел на сына Андрей, вглядываясь в крошечное сморщенное красное личико младенца.
— Он очень хороший. У вас очень красивый сын, — Карл чуть не расплакался и побыстрее повернулся, собираясь уходить. Вдруг он остановился и снова подошел к Андрею: — Скажите, пожалуйста, ваш адрес, чтобы я мог всегда вас найти. Когда он подрастет, — кивнул он на малыша, — мы приглашаем вас к нам в Баварию. Мы живем в большом доме, и вам всегда найдется место. Вы сможете хорошо отдохнуть, мы покажем вам Германию. Моя жена Хельга — она очень добрый человек…
— Да, конечно, — Андрей назвал свой почтовый адрес, и немец аккуратно записал его латинскими буквами в свой маленький блокнотик. Затем он еще раз посмотрел на мальчика, лежавшего на руках Андрея, и тихо произнес: — Мы очень к нему привязались. Он нам стал, как сын. Не обижайтесь на нас. Мы искренне желаем вам счастья. Простите нас, Ольга!
Он поклонился матери и вышел, едва сдерживая слезы.
Под удивленный и восхищенный гул набившихся в палату людей Андрей Сергиенко подошел к Ольге и опустился с ребенком на руках на колени перед ее кроватью.
— Это наш сын, Ольга!
— Да, я знаю.
— Это наш…
— Я видела его во сне.
— Да.
— Посмотри, как он похож на тебя.
— Конечно. Но носик твой. И ямочки на щеках! Какого цвета у него глаза?
— Я еще не знаю. Он спит.
— Наверное, голубые. Как у тебя.
