побледнела: — Фу, как напугал, косолапый. Шурка вскочил, поддёрнул штаны, покосился на кусты:
— Xa! Медведей бояться!
Петька дёрнул Шурку за рубаху:
— Тихо ты.
Со стороны тропы явно слышался кашель и шаги человека. Ребята замерли. Шурка Подметкин опять успел шмыгнуть в кусты. Возле столбика с фанерной стрелкой качнулась тонкая берёзка, и на дорогу вышел дряхлый старик. Он был такой тощий, что едва держался на ногах. Увидел ребят и оторопел. Стал застёгивать пуговицу на старой рубашке. Потом поправил седые усы и поздоровался:
— Здрасте, добрые странники.
— Здравствуйте, дедушка!
Старик подозрительно посмотрел на Танину сумку, на мешки, покосился на Тимку, строгающего палку, и произнёс, стараясь говорить по-военному:
— Я здесь лагерь охраняю! — Он провёл рукой по пустому карману: — И оружия у меня с собой. — Он опять покосился на Тимкин нож и добавил: — И собаки есть, волкодавы, на случай, если варнаки вздумают на лагерь напасть.
Таня заметила, что слово варнаки дед произносит особо: варр-на-ки. Дед дипломатично потоптался на месте, поскрёб за ухом и заговорил миролюбивее:
— Услыхал я из лагеря, что машина тут тарахтит. И как будто остановилась. Ну, думаю, шефы к нам нагрянули. Жду-жду. Нету. Заподозрил нехорошее. Дай, думаю, поднимусь, проверю. — Старик снова хлопнул по карману; — Вооружился левольвертом, а стреляю без единого промаха.
Таня обиделась:
— Дедушка, вы так говорите, как будто мы бандиты какие. Мы, дедушка, пионеры.
Старик смутился. Опёрся худыми руками на трость, сел на краешек трухлявого пенька, повернулся к Тане:
— Хитрость это у меня, маскировка, как говорят на фронте. Но вам скажу по секрету. Только никому. — Он погрозил тощим пальцем:— Ни гу-гу. — И зашептал: — Один я здесь. Лагерь-то пустой! Ни единой души нету!
— Как нету, дедушка?
— А вот так! Все в поход ушли. Памятник там ставить будут. Инструмент у меня взяли, чтобы камень рубить.
— Дедушка, а кому памятник?
— Известно кому — паровозникам. В гражданскую войну их колчаковцы замучили. Старик тяжело вздохнул. — Теперь пионеры им памятник сделают. И клятву дадут — Родину беречь пуще глазу. Бумаги с собой взяли, письма там напишут фронтовикам, чтоб били фашистов, как росомах зловонных.
— Дедушка, а пионеры когда ушли? — спросил Петька.
— Ещё вчера. Любо было посмотреть. Трубы на солнце сверкают, красные знамёна развеваются, приказы боевые раздаются.
Старик замолчал, сдунул с рукава божью коровку, вдруг пожаловался:
— Ушли, а меня с собой не взяли. Просился я, и пионервожатая Галина Федоровна согласилась. А директор Татьяна Петровна отказала. Во-первых, говорит, ты, Игнат Андреевич, не дойдёшь. Во-вторых, ты говорит, есть старший сторож, и кому, как не тебе охранять социалистическое имущество. Приятных слов мне много сказала. Расхрабрился я и даже нашего завхоза Виктора Ивановича отпустил с ними. А теперь вот раскаялся. Страшно одному.
Старик, наклонив голову набок, ласково посмотрел на ребят:
— Вы меня-то простите. Я давеча сгоряча для острастки сказал. Нетути у меня никакой оружии. А тут ещё медведица где-то ходит с медвежонком. Ночью ревела, аж жуть…
Позади деда вдруг хрустнул валежник. Дед вздрогнул, выронил палку, вскочил на ноги.
— Дедушка! — закричала Таня, — не бойтесь, это наш мальчик…
Из кустов осторожно вышел Шурка Подметкин. На ладошке он нёс горсточку жимолости.
Таня подняла с земли трость, подала деду. Дрожащими руками он взял трость и стал оправдываться:
— Надо же, как нервишки у меня разгулялись. Раньше такого и в помине не было. А как пионеры ушли, стал вот таким…
Дед прошёл к пеньку. Сел.
— Я вот раньше, верите, нет, один на один с любым зверем встречался. Медведи меня за тыщу километров обходили, потому, как чувствовали, что в схватке я не уступлю! — Он вздохнул, стукнул худыми коленками. — Ноги у меня сейчас совсем никудышные стали, а раньше… — дед блаженно улыбнулся, — раньше прытче меня и не было. Я тайгу-матушку вдоль и поперёк тыщу раз прошёл.
Петька, сидевший в сторонке, вдруг спросил:
— Дедушка, вы говорите, всю тайгу прошли, а не подскажете ли нам, где находится подземное ущелье, лабиринтом Гаусса называется?
Таня, Шурка, Тимка вздрогнули. Он, Петька Жмыхин, запросто выдаёт тайну. Шурка сделал страшные глаза. Тимка громко закашлял. Но Петька не обратил никакого внимания и продолжал говорить:
— Мы, дедушка, туда в поход идём.
Дед опёрся подбородком на трость и глубоко задумался. Серая птичка с длинным носиком, не боясь людей, села на камушек, приветливо свистнула и, наклонившись, стала выклёвывать из трещинки букашек. Опять свистнула, подлетела к Таниным ногам, схватила какого-то жучка. Сразу проглотить его не смогла и вспорхнула с ним на фанерную стрелку.
Дед поднял голову:
— Гаусса, говоришь?
— Да, дедушка, лабиринт Гаусса.
— Не могу припомнить. Память стала, как решето.
Очень уж я старый, ребятки. Намедни мне из сельсовета председатель Иван Анисимович Черепанов записку прислал. Ещё по осени я его просил посмотреть в документах, сколько мне лет там значится. Вот он и сообщил, что полных девяносто семь лет. И предупредил меня: «Ты, Игнат Андреевич, до сотни дотяни обязательно, поскольку в списки старожилов занесён, праздновать будем».
Игнат Андреевич повеселевшими глазами посмотрел на птичку и сказал:
— Вот иТяниак не решатся. Побаиваются».
Из военных планов Японии.
…План войны против СССР предусматривает в первую очередь захват советского Дальнего Востока. План определяет нанесение главного удара на приморском направлении и на благовещенском с целью захвата Владивостока, Имана, Благовещенска, Николаевска-на-Амуре, Комсомольска-на-Амуре, Советской Гавани, советского Сахалина и Петропавловска-на-Камчатке…
Опершись на палку, дед встал.
— Заговорился я, а там лагерь пустой, социалистическое имущество может пропасть. — Он потёр поясницу, выпрямился: — Пойдёмте, ребятки, ко мне в гости. Чайку попьём. — Дед хитро сощурился: — Кое-чем разговеемся, не к пустому столу, так сказать, приглашаю.
Тимка, Таня, Шурка вопросительно посмотрели на Петьку. Но Петька почему-то молчал. И тогда Таня нашлась:
— Спасибо, дедушка, мы очень торопимся. На обратном пути обязательно зайдём.
— Да куда вы на ночь, глядя. Без тёплого ночлега в горах спать — жуть! Сам знаю, всю жизнь в тайге пробегал. Ночами, как заяц, под кустиками мёрз.
Петька кивнул на фанерную стрелку.
— А нас там никто не прогонит?
— Кому, мил человек, гнать-то. Один я, да собака у меня такая же, как я, еле ноги таскает.
Петька поднял мешок на плечо:
— Пойдёмте, дедушка.
ГЛАВА 3
Дед повёл их по узенькой тропинке. За ним спешила Таня. Сзади всех плёлся Петька Жмыхин. Он
