Графские развалины

Два последовавших, впрочем, чересчур роковыми и кровавыми не показались. Просто Кравцов описал два события, достаточно случайных, – которые и произошли спустя какое-то время. Мелочи. Но в сочетании с первым фактом – заставившие задуматься мелочи…

Хотелось с кем-то поделиться. Посоветоваться. Но с кем? Жена, рационалистка до мозга костей, вполне была способна натолкнуться на десяток идущих подряд невозможных совпадений – и легко объяснить каждое из них случайностью. Прочие материалисты-рационалисты тоже помочь не могли. К гражданам же, всерьез подвинутым на всевозможных парапсихологических теориях, Кравцов относился с легкой брезгливостью. Он сам использовал мистику и бесовщину в своих триллерах, – но как элемент игры, не принимая всерьез.

Единственным человеком, с которым Кравцов мог бы (и хотел) посоветоваться, был сибирский писатель Сотников. Дело в том, что в своих книгах этот известный фантаст тоже порой угадывал. В частности, описал смерть в авиакатастрофе знаменитого на всю страну политического деятеля – за три года до реальной катастрофы и смерти.

Но ехать в далекий Иркутск не хотелось (да и как объяснить с порога такую цель приезда?), телефон отпадал по тем же причинам…

Проблема разрешилась легко. Сотников приехал сам. Не на время – совсем переехал в Питер. Так уж совпало… И к тому времени, когда его шапочное, в литературной тусовке завязавшееся знакомство с Кравцовым перешло в чуть более близкое, – у того возникла новая проблема.

…Сотников тоже оказался материалистом и скептиком. Объяснял все просто: совпадения. Да, выдернутые из миллионов исписанных страниц и миллионов произошедших событий, – ошарашивают. Но если сравнить с. числом никак не сбывшихся строк… Хотя допускал: талантливые писатели могут лучше прочих граждан чувствовать тончайшие нюансы настоящего и гораздо удачнее – скорее всего, подсознательно – экстраполировать будущее. Неуверенное предположение Кравцова, что написанное слово может будущее творить, отмел с порога. И все-таки что-то он недоговаривал… Потому что Кравцов заметил: в последних книгах Сотникова практически перестали гибнуть главные герои. Да и вообще смертность среди персонажей уменьшилась в сравнении с прежними романами. В разы уменьшилась. На порядки… Тогда он спросил о конкретном: что делать с очередным опусом? Застрял в нем, как топор в сучковатом полене. Разладилось что-то в голове… Вымучиваю страницы, выдавливаю… Да еще проблема обнаружилась – в детском лагере, послужившем прообразом для места действия, неприятность случилась: что-то обрушилось, кое-кто из детей пострадал… А у меня в финале там рушится и горит все … И гибнут дети. Стоит ли дописывать? Материалист и скептик Сотников был краток: лучше отложи. У меня тоже много… отложенного. Опять Кравцову показалось – что-то осталось недосказанным.

Он отложил. И в тот же вечер взялся за другой роман. Тут же выяснилось – писательская машинка у него в голове вовсе не разладилась. Строки, абзацы, страницы шли легко – единственным ограничением стала собственная скорость печатания… Работал, как учил в свое время Мэтр, – до упора, до упаду… Выходило почти по авторскому листу в сутки… Кравцов радовался. Дурак…

Главным персонажем стала женщина. Вернее, беспощадно-красивое НЕЧТО, принявшее женский облик. Женщина-Воин, Ночная Лучница, посланная побеждать, – любой ценой. Не знающая жалости к себе и другим. И в финале платящая жизнью за шанс победить… Погибающая.

Она поначалу виделась Кравцову похожей на Ларису… Так, как бывает похожа младшая сестра или давняя фотография. Кравцов видел ее четко и ясно, в малейших деталях… Но постепенно облик героини менялся – и перед мысленным взором вставало другое лицо, другая фигура, другая пластика движений – хотя большое сходство с Ларисой оставалось.

Он отстучал объемистый роман запоем, за двадцать дней. Ночная Лучница погибла, так и не победив… Через три дня погибла Лариса.

С тех пор писатель Кравцов написал – выдавил, вымучил – две или три страницы. Не от тоски, не от грусти потери, – наоборот, считал работу лучшим лекарством от безнадеги. Очень хотел писать – и не мог. Не видел того, о чем собирался поведать миру. Перед внутренним взором стояла искореженная «нива», как кровавые мальчики Бориса Годунова…

Писать по-другому – не видя – он не умел.

4

Теперь он стоял перед собственным персонажем. Смотрел на лицо, которое представлял до мельчайших черточек в те странные и шальные три недели. И хотел крикнуть:

ТЕБЯ НЕТ! НЕТ!! НЕТ!!!

Не крикнул.

Наверное, в душе его уживались две ипостаси – мистик и скептик, иначе не смог бы Кравцов на полном серьезе и даже вполне правдоподобно описывать похождения восставших мертвецов и оборотней. И пожалуй, скептик был все же главнее. Сейчас он отодвинул коллегу в сторону и призвал, по примеру Сотникова, на помощь материализм, рационализм и парочку других «-измов», – помогло, и достаточно быстро. Рассуждал скептик примерно так: можно, конечно, предположить, что перед нами стоит плод авторской фантазии, неизвестно как материализовавшийся… Можно. Но почему бы, в порядке бреда, не допустить другую версию: Кравцов просто видел девушку когда-то раньше. Видел не мысленным писательским взором – обычно, глазами. Запомнившийся образ отложился где-то в дальнем-дальнем уголке – будто и нет его. А в нужный момент – когда Кравцов пускал в ход все ресурсы и неприкосновенные запасы мозга, проводя по двадцать часов в сутки над клавиатурой, – этот образ пошел в дело.

Браво, товарищ писатель. Делаете успехи. Сотников может вами гордиться.

Этот внутренний монолог промелькнул у него быстро, за считанные секунды, – к тому времени, когда наваждение ослабело, девушка успела сказать совсем немного. Кравцов начал слышать ее на полуслове, словно забывчивый звукорежиссер в студии хлопнул себя по лбу и торопливо включил микрофон, стоящий перед диктором.

– …подарил по двадцать экземпляров здешней библиотеке. Так что вы теперь в Спасовке писатель, многим известный.

Это она про Пашу, догадался Кравцов. Ну спасибо старому дружку, удружил, – появилась его стараниями первая поклонница. Похоже, нездешняя, – иначе сказала бы «нашей библиотеке»… Но общение с ней все равно что-то не вдохновляет – слишком уж похожа на Ларису и на ту, другую…

Он натянуто улыбнулся, ничего не ответив. Девушку его молчание не смутило.

– Скажите, пожалуйста, – сказала она, – у вас в «Битве Зверя» Заруцкий, он же Азраэль, – ангел Света